он себя за голубого не считал! И всё же… ох,
до чего же было сладко сознавать, что Саня — есть!
И опять пацан украдкой наблюдал за ним, и здесь
ничего с собой поделать он не мог… и не хотел!..
Дни счастливые летели… и огонь в душе горел,
и душа была готова отозваться на любовь…
и он ждал, как приговора, когда Саня его вновь,
как до этого бывало, позовёт в каптёрку… и
вдруг обнимет?! Замирало сердце сладостно в груди…
и — боялся он, не зная, как удастся ему скрыть
свои чувства, если Саня вдруг обнимет его… И,
вспоминая реже Верку — в смысле том, что он о ней
вообще забыл, Валерка, как влюблённый юный гей,
ожидал… чего? Он, право, в полной мере сам не знал,
что он хочет… и пугало его то, что представлял
он всё чаще, что бы было, если б Саня захотел…
Молодая кровь бурлила… Дни летели… Между тем,
Саня видел, что каким-то стал Валерка не таким:
после случая в сушилке он, Валерка, взглядом с ним
не встречался — он, казалось, избегал смотреть в глаза, —
сердце Санино сжималось от любви к Валерке: в зад
продолжая шпилить Ваську, представлял Валерку он…
Дни летели… И всё чаще сероглазый салабон
вспоминал, как в шутку Саня прижимал его к себе, —
перед сном под одеялом член упругий в кулаке