— С вами ничего не случилось? – спрашивает, едва войдя в его рабочую комнату и посмотрев на него, Мурченкова.
— Нет. А что?
— Уж больно выглядите вы необычно.
— Не пришлось почти поспать… Только под утро прикорнул малость… Видите, даже побриться не успел…
— Так, может быть, не стоит обременять вас ещё и вечером лишними заботами? Забудем о нашей договорённости, идите после работы к себе и отдыхайте…
— Боюсь, что не получиться… Куда деться от мыслей, навеянных нашей вчерашней встречей? Так что лучше будет, если мы её продолжим сегодня… Вы, надеюсь, не изменили своего мнения на сей счёт?
— Нет, хотя сомнения и появились… Я тоже неважно провела ночь, много думала о разных вещах…
— В том числе и обо мне?
— В том числе и о вас! И не могу сказать, что моё отношение к вам осталось прежним…
— Вот и поговорим об этом!
— Ну что ж, поговорим… Но хочу внести некоторую поправку в нашу договорённость: не надо меня провожать после работы… Не хочу, чтобы нас видели вместе. Приходите попозже и, чтобы не светиться на улице в ожидании, пока я вам открою дверь, заходите без стука, она будет открыта…
— Сколько вы мне даёте времени?
— Можете не торопиться… Я найду чем заняться…
— А когда вы укладываете спать Свету?
— Когда как, но обычно часов в девять… А что?
— Вот я после девяти и приду. Хорошо?
— Приходите. А теперь, простите, мне надо бежать. Дела ждут…
Мурченкова уходит, а Женя отправляется к главному технологу и под благовидным предлогом отпрашивается у него на весь оставшийся день.
В гостинице, куда он сразу же направился, чтобы как следует помыться, побриться и лечь поспать, его ждала ещё одна неприятная новость. Едва он появляется там, как хозяйка, одновременно исполняющая обязанности заведующей, кастелянши, буфетчицы и уборщицы, с загадочным видом рассказывает ему:
— Вышла я тут как-то, несколько дней тому назад, на крыльцо вытрясать коврик, вижу — стоит мужчина неподалёку, на меня смотрит. Вышла с другим ковриком, он стоит, переминается, ноги в сапогах. Вышла ещё через какое-то время, а он всё там. Спрашиваю, кого, может, ждёт. Помялся, помялся и отвечает, что Яшина. Я отвечаю, что вас уже нет, ушли. Тогда он подошёл ко мне, показал удостоверение КГБ, а затем попросил разрешения пройти в вашу комнату и оставить его там на некоторое время одного. Что он там делал, не знаю… Уходя, сказал, чтобы я никому о его посещении не говорила. Но мне кажется, что вы должны знать об этом. Посмотрите, всё ли из ваших вещей на месте.
Женя вытаскивает из-под кровати маленький фибровый чемоданчик, открывает его и убеждается, что там действительно кое-чего нет, прежде всего дневника и рукописного экземпляра поэмы «Три девы» … Ну как тут не расстроиться!
В дневнике они навряд ли найдут что-нибудь для них интересного. Стихи же неприличного содержания с удовольствием не только прочтут, но и пришьют к делу: вот, мол, какой морально разложившийся тип, от такого можно чего угодно ждать… А из Москвы в Южный могли тем временем прислать и другие сведения… Мурченков уже, поди, знакомится с моим выговором от комсомола за драку с кровью в стенах института, хотя не я дрался, а меня били (но формулировка железная: «за аморальное поведение») и с закрытым, не переданным в суд, но наверняка продолжающим храниться в архиве деле о «коллективке» на армейских сборах, инициатором коей особисты почему-то считали меня, Яшина… И если это так, то тут не до визитов к его супруге, не до бесед с нею, даже если они и имеют душеспасительный характер… Хотя, как сказать… Она, кажется, не равнодушна к моей особе… Но насколько далеко мне позволено будет зайти в ухаживании за нею? Авансы кое-какие, между прочим, уже выданы… Неужто ими и ограничимся? Нет, без разведки боем тут не обойтись… Последует решительный отпор, — что ж, ограничимся выслушиванием нотаций и обменом информации. Ведь, судя по тому, что она с мужем говорили вчера на вокзале, ей действительно есть что сказать мне… Так что, вперёд, к новым приключениям!
Укрепившись в этом намерении, Женя встаёт с койки и идёт приводить себя в порядок. Совершив под рукомойником омовение, побрившись и сделав тщательный лицевой массаж, он возвращается к себе в комнату, одевается и выходит на улицу. Времени у него ещё очень много, так что можно не торопиться. Мысли крутятся вокруг одного: с чего начнётся встреча? С того, чем закончилась вчера, то есть с поцелуя? Но вдруг не позволит, воспротивится? Что придумать для облегчения новых попыток? А, может, вообще ничего не предпринимать? Придти, сесть и превратиться во внимательного слушателя, наблюдая в то же время, как она себя станет вести, какие сигналы будут исходить от неё…
Вот и дом Мурченковых. Оглянувшись и не увидев никого на улице, Женя сворачивает к калитке, открывает её и поднимается на крыльцо. Но входная дверь, когда он потянул её на себя за ручку, не поддалась, — вопреки обещанию, она, видимо, оказалась на запоре. Пришлось звонить. Когда щёлкнул замок и дверь открылась, в её проёме он видит хозяйку — в распахнутом махровом халате, под которым виднелось полотно сорочки, с раскрасневшимся лицом и мокрыми волосами. Едва он перешагнул одной ногой порог, как она упёрлась руками ему в грудь и, не пуская дальше, почти шёпотом произнесла:
— Прошу меня простить, но я не рассчитала время и не успела помыть Свету. Погуляйте ещё с полчасика. Хорошо?