— Так садитесь рядом со мной,а я вам почитаю…
— Нет уж… Если я и соглашусь на дальнейшее чтение, но только на моих условиях. Ведь вы же проиграли, а спорили мы, если мне не изменяет память, на американку… Не так ли?
— Да…
— Тогда поступим так: читать буду только я, вы будете только слушать и, если хоть словом, хоть делом, помешаете, всё на этом и закончится… Согласны?
— Согласен!..
Татьяна Фёдоровна садится в своё кресло, берёт из его рук книжицу и говорит:
— Весь дневник читать не буду: он чересчур пространный. Но самые для вас любопытные места обещаю не пропускать… Начнём?
— Начнём…
— «Упорством своим он меня возбудил и девичье чувство ужасно дразнил. К нему прижималась я трепетным телом, ведь мог бы тогда он движением смелым платье мне выше немного поднять и девичье тело моё поласкать… И я прижималась к нему всё тесней всем жаром упругих девичьих грудей. И сладко, и долго его целовала, и страсть постепенно его разжигала. Вот он развязал у ботинков шнурки, дрожащей рукою снял с ног мне чулки. Взволнован он был и робел как кадет, но всё же снял юбку с меня и корсет… И грудь поднялась перекатной волной, когда за неё он схватился рукой. Дыхание спёрлось и замер мой стон, как лёг на меня между ног он… До этого часа никто из мужчин туда не проникнул ещё ни один… Очнулась я – вижу сквозь душную мглу, что я и мой милый лежим на полу… Сверкали глаза его чудные дивно, и сжала я ножки свои инстинктивно. Напрасно: уже без сорочки была и скрыть своё тело ничем не могла… Вот он опустился на ложе любви и жать стал упругие груди мои. Уста поцелуем горячим закрыл и тихо о счастье минутном молил… Он нежно меня отодвинул от стенки и с силою стал раздвигать мне коленки. Я же, упёршись в могучую грудь, старалась его от себя оттолкнуть. Но странный предмет меж мускулистых ног вниманье моё на мгновенье привлёк. Такой же у кучера был, у Сергея. Но этот потолще и много длиннее. Уж милый мой лезет на белую грудь, чтоб этот предмет под живот мне воткнуть! Какой он огромный! Не может быть он в отверстие узкое целки вмещён! Ведь это ж должно быть мучительно больно… И ужас мне в сердце закрался невольно… Тут я за него ухватилася вдруг – он страшно горяч был, твёрд и упруг… Назад подалась неожиданно я. Он руки мне сжал и возлёг на меня… И быстрым движением, шепча о любви, раздвинул он полные ножки мои. Я вскрикнуть хотела, да поздно уж было… Вдруг странное чувство меня охватило: ужели прельщает мужчин уголок, который таится меж девичьих ног?! Он, правда, пушист и заманчив на вид… но тут мои мысли прервались на миг: мой милый в святилище девы проник. Я вся замерла… А что было затем?.. Помнится, страха не было совсем… И я прижималась, и он напирал,.. всё глубже и глубже в меня запускал. Так сладко мне стало, что грудь не дышала, а ножками тело его обвивала. Но вдруг у меня что-то там порвалось. И громко от боли мне вскрикнуть пришлось… Сюда я невинной девицей пришла, теперь же я женщиной грешной была».
Прервав тут чтение, Татьяна Фёдоровна спрашивает:
— Может хватит? Вы довольны?
— Спасибо… Но там, помнится, Олечка описывает, как она после всего этого идёт купаться в Волгу, а вернувшись в беседку, застаёт своего милого проснувшимся…
— Ну и что с того? Ну, хорошо… Вот это место: «Страстей своих она обуздать не смогла и снова под милого тотчас легла. И шепчет ему: «Мой соловей, делай что хочешь с подругой своей». И глубже предмет его пропускает… И снова движенья и бурная страсть, выкрики, шёпот, мученье и сласть». На этом кончается Олин дневник: он кажется цели поэта достиг!»
Татьяна Фёдоровна опускает тетрадку к нему на колени, на секунду задерживает свой взгляд на некоторой вспученности его брюк и, засмеявшись, встаёт.
— Всё, мой милый и капризный ребёнок, пришёл конец нашим недетским забавам… Время позднее, даже чересчур… Пора спать… Вас прогонять мне жалко… Так что укладывайтесь здесь и постарайтесь заснуть…
— А вы?
— Я найду, где прислонить голову. Но у меня пока масса дел: надо убрать стол, вымыть посуду… Так что будьте как дома… Утром я вас подыму…
— А когда приезжает ваш муж? В восемь или девять?.. Я уже не помню…
— Об этом не беспокойтесь…
Она достаёт из шкафа вешалку и протягивает её ему:
— Можете на неё повесить всю свою одежду. Умыться не желаете? Пойдёмте, я вам покажу, где можно это сделать…
Возвращаясь обратно через гостиную, Женя видит её уже в фартуке относящей очередную партию посуды на кухню, подходит, берёт за руку и робко спрашивает:
— А можно ребёнку, который, несмотря на всю свою капризность, послушно отправляется спать, попросить вас поцеловать его?
— Можно, — весело говорит Татьяна Фёдоровна и, не выпуская из рук подноса с тарелками и бокалами, протягивает ему свои губы. – Спокойной ночи!
Часы показывали уже три часа… Раздевшись до трусов и майки, Женя ныряет под ватное одеяло и погружается в мысли о только что пережитом… Да, конечно, постель здесь мягка и широка – не то, что у Шуры с Аней… Но, может быть, было бы лучше и сегодня отдать им предпочтение?.. Ох, уж эти женщины!.. Поди, угадай, что у них на уме… Ведь не я же сюда напрашивался, а меня настоятельно приглашали и в первый раз, и во второй… Почему же так получилось?.. Фригидка?.. Да нет, вон какой мокрый передок был… Ни разу ещё не приходилось изменять мужу?.. Это больше похоже на правду… Если не это, то что же тогда помешало ей полностью отдаться своим чувствам?.. Ведь она и не думает скрывать, что испытывает ко мне нечто большее, чем просто симпатия…