— Не угадали! Тут написано: «И вдруг её охватил непонятный испуг».
— Неужто?
— Всё так. «Тут бледность покрыла застенчивый лик и замер на губках пурпуровых крик; корнет прижимая хозяйскую дочку, успел расстегнуть у неё всю сорочку»… Э-э! Уберите руки!.. Вы же не корнет!
— А почему бы и нет? Моё воинское звание – лейтенант запаса. Но что он там ещё такого делал, о чём вы не хотите прочесть вслух? А-а! «И сладко целуя, развязывал он тесёмку у юбки и панталон»… Вон оно что! У вас вместо тесьмы на платье пояс… Любопытно, легко он поддаётся попыткам расстегнуть его? Легко!.. Тесёмку у юбки корнет развязывал для того, чтобы сверху просунуть руку под неё и добраться таким образом до тесёмки у панталон. А как мне туда проникнуть?.. Что если попробовать снизу?..
— Не смейте!.. Мы сейчас подерёмся…
— Ну, зачем же так? А то получиться, как у корнета с Катей: «Вдруг трах – поломилась скамейка, и вот под куст забросил их игривый Эрот… Закрылись лобзанием алые губки, откинулись с ножек уж нижние юбки, отброшено всё, что ни было на ней. Корнет же углубился в мрамор грудей…» Как же я ему завидую! Вот счастливчик!.. А Катя? «Она ослабела… И в карих глазах недевичья радость и девичий страх магнитом манили к блаженству и счастью; ведь знал же коварныйЭрот, что в эту часть сада никто не зайдёт»… И к нам тоже… Кого нам опасаться, не знаете?
— Вас одного достаточно! Читайте, уж коли взялись…
— Я с удовольствием уступлю вам это занятие…
— Знаю… Чтобы освободить и другую руку!.. Но я вам такого удовольствия не доставлю…
— А жаль… Катишь, между тем, «разгорелась», а коса у неё расплелась…
— Вы мне тоже, кстати, все волосы растрепали…
— Но в отличии от нас, у них «развязки желанной приблизился час».
— Это у них, у нас же развязка будет иная. Читайте дальше.
— «В борьбе корнет действовал и нежно и смело – прижалось к нему распалённое тело. Влюблённый в святилище девы проник, и замерли оба в восторге на миг… Теперь уже Катя, всю прелесть узнав душистого ложа цветочков и трав, сама прижималась, дрожала всем телом с таким мастерством и кокетством умелым, вертелась под ним, извиваясь змеёй, сжигающей страсти горячей волной…»
— Ну, хватит, — прерывает его Татьяна Фёдоровна и выхватывает у него тетрадку, но, взглянув на то, что там написано дальше, читает сама: — «Однако довольно болтать о Катишь, иначе, читатель, себя уморишь: захочется так самому полежать и губы и грудь и… поласкать»…
— Стоп, стоп! Так нельзя! Какое слово вы пропустили?
— Я? Да за кого вы меня принимаете? Смотрите… Видите, тут многоточие!
— Да, странно… А как вы думаете, какое слово издатель не счёл возможным напечатать?
— Вы прекрасно догадываетесь… Но, надеюсь, слово это в присутствии дамы никогда не произносите. Не так ли?
— Вы правы. Продолжайте чтение.
— Тут и читать-то уже ничего не осталось, всего четыре строки: «Оставим же нежиться наших влюблённых, истомою сладкой и страстью пленённых. История эта длинна и сладка. И с нею проститься нам надо пока».
Татьяна Фёдоровна наклоняется над Женей и, торжествующе улыбаясь, спрашивает:
— Ну, как? Выдерживаю я испытание?
— Первый раунд за вами, — соглашается он и, взяв ладонью её за подбородок, целует.
Но едва пальцы его проникают за расстёгнутый ворот её платья, как следует окрик: