— «И стали три пальмы на бога роптать: «На то ль мы родились, чтоб здесь увядать? Без пользы в пустыне росли и цвели мы, колеблемы вихрем и зноем палимы, ничьей благосклонный не радуя взор?.. Не прав твой, о небо, святой приговор!»»
И замолкает, ожидая услышать другой вариант этого отрывка.
— «И грации стали на бога роптать: «Иль старыми девами нам умирать? В глуши, без мужей росли и цвели мы, влюблялись и жгучим желаньем томимы, мужчинам не радуя пламенный взор»».
— «И только замолкли, — в дали голубой столбом уж крутился песок золотой, звонков раздавались нестройные звуки, пестрели коврами покрытые вьюки, и шёл, колыхаясь, как в море челнок, верблюд за верблюдом, взрывая песок. Мотаясь висели меж твёрдых горбов узорные полы походных шатров; их смуглые ручки порой подымали, и чёрные очи оттуда сверкали… И стан худощавый к луке наклоняя, араб горячил молодого коня».
— И у нас то же самое: «И только что лепет упрёков умолк, — вдали запылил кавалерии полк. Угольнички милых гусарских капор. Бряцание сабель, уздечек и шпор. И тучное тело, к луке преклоняя, ротмистр горячил молодого коня».
При слове «уздечек» его рука потянула её ладонь вверх, чтобы побряцать жемчужным ожерельем и затем застыть, слегка прижавшись к груди.
— Что теперь у вас?
— А у меня на бусах повисла рука… Ваша, между прочим… Не оборвёт нитку?
— Ручаюсь, что нет… Я имел в виду другое: что там с конём арабским?
— С арабским, спрашиваете… Сейчас вспомню…
Молча, но довольно упорно она пытается вернуть его руку на прежнее место. Частично это у неё получается. Но только частично – их сжатые кисти упали не на подлокотник от кресла, а к ней на бедро.
— Забыли?
— Нет!. «И конь на дыбы подымался порой, и прыгал, как барс, поражённый стрелой». А что было с вашим конём?
— Любопытно? И мой «на дыбы подымался порой». Но в отличие от вашего, «бесился, как муж, уязвлённый женой». Продолжайте!
— «И белой одежды красивые складки по плечам фариса вились в беспорядке; и с криком и свистом несясь по песку, бросал и ловил он копьё на скаку». А что значит слово «фарис»?
— Точно не знаю, но думаю, что не слишком ошибусь, если предположу, что это по-арабски «всадник», «наездник».
И чуточку подвигает сплетённые кисти поближе к её промежности. Она вырывает свою руку и снова кладёт её на подлокотник. Но его рука настигает её там и возвращает обратно.
— Пусть так. А что делал ваш ротмистр? Кстати, сначала тоже поясните мне это слово.
— С удовольствием. Значение его я знаю абсолютно точно: командир эскадрона, то есть сотни кавалеристов, капитан по-нашему. Так вот, пока «красивой одежды нарядные складки по плечам гусаров велись в беспорядке», он, «тихо кружа, свой полк обгонял и мимо себя эскадрон пропускал». Понятно?
И легонько пробежал пальцами по тыльной стороне её ладони, а потом по бедру, поле чего вернулся на исходную позицию.
— Понятно. Продолжу. «Вот к пальмам подходит шумя караван: В тени их весёлой раскинулся стан. Кувшины звуча налилися водою, и гордо кивая махровой главою, приветствуют пальмы нежданных гостей, и щедро поит их студёный ручей». А что у вас?
— Сейчас скажу. Но прежде хочу заметить, что эта стихотворная перекличка, как мне кажется, и вам доставляет некоторое удовольствие? Не правда ли?
Он поглаживает ей бедро и продолжает:
— Однако, две последних лермонтовских строфы насколько я помню, могут быть сравнимы только с эпилогом анонимной поэмы. Поэтому наш дальнейший диалог пойдёт уже в другом режиме. Берите у меня книжицу и читайте.
— Где? Вот здесь? Пожалуйста. «Вот к дому подъехал седой генерал, хозяин его на крыльце повстречал. Весь дом оживился, сияет огнями, и гости уж чинно сидят за столами. У Катеньки щёчки горят, словно жар, — нежданные речи ей шепчет гусар. Краснеет, горя, и вся Олечка-крошка, — сосед пожимает ей чудную ножку»… И вы туда же? Пользуетесь тем, что мои руки заняты? Читайте сами!