— Доверяй, но проверяй!.. Так как чтение займёт не одну минуту, то неплохо было бы на это время расположиться не на стульях, а в мягких креслах… Я их тут вчера, вроде, видел. Куда они делись?
— Когда я прибиралась, то задвинула их в спальню… Вынести?
— В спальне, говорите? Давайте вынесем… А, может, будет лучше, если мы сами там расположимся, чтобы нас, не дай бог, не услышала Света? Ведь чтение это совсем не для детских ушей…
— Пожалуй… Ну, а как мы определим, кто выиграет?
— Очень просто: или я добьюсь своего, или вы устоите перед моими ласками…
— Какие ещё такие ласки? Мы же договаривались только о чтении и слушании…
— А как же иначе определить победителя? У вас по этому поводу есть какие-то другие соображения?
— Да, вроде бы нет, но как-то странно всё это…
— Чего странного-то, Татьяна Фёдоровна? Разве я вас уже не ласкал, разве не целовал?.. Но вы же устояли!.. И ваша задача – устоять ещё раз, несмотря на дополнительное раздражение, которое, несомненно, вызовет чтение… Ведь в чём суть нашего спора? Вы утверждаете, что это раздражение одного свойства, я же — что совершенно другого, прямо противоположного… Пусть практика нас и рассудит…
— Да, удалось вам уговорить меня пуститься на эту авантюру!.. Я же говорила, что вы опасный человек!.. Ну что ж, посмотрим, кто кого… Идёмте!..
— Книжицу возьмёте?
— Она там. Я же говорила вам, что ночью читала её.
Спальня оказывается довольно просторной комнатой с одежными шкафами по обе стороны от двери, широкой деревянной кроватью у одной стены, диваном у другой и туалетным столиком с зеркалом в простенке между окнами. Четыре кресла стоят посредине комнаты.
— Может, нам лучше будет расположиться на диване? – спрашивает, оглядываясь, Женя. – И торшер, наверно, туда стоит подвинуть от постели…
— Не будем менять условия… К тому же около дивана нет розетки для торшера. Не дотянется провод от него и к креслам. Пожалуйста, подвиньте два из них к нему. А верхний свет действительно можно выключить.
Не без тайной мысли он переставляет два кресла спинками вплотную к голове кровати, садиться на одно из них и включает торшерную лампу. Взглянув на часы, с удовлетворением замечает, что уже далеко за двенадцать… Хозяйка вынимает из ящичка туалетного столика тетрадку в коленкоровой обложке и, усаживаясь рядом, протягивает её ему:
— Начинайте!
— «В одной из провинций Российской земли три гордые девы красой расцвели…» Не помните, на начало какого стихотворения, которое нас в школе заставляли выучивать наизусть, напоминают эти строки?
— «В песчаных степях Аравийской степи три гордые пальмы высоко росли…» Лермонтов!
От радости узнавания Татьяна Фёдоровна внезапно смеётся и продолжает цитировать:
— «Родник между ними из почвы бесплодной журча пробивался волною холодной, хранимый, под сенью зелёных листов, от знойных лучей и летучих песков».
— Молодчина!.. А теперь вернёмся к нашим девам: «Отец их, чиновник, сухой и холодный, служил, собирая металл благородный, хранимый друзьями и силой чинов от разных и тайных, и явных врагов». Видите: не только ритм, но и рифмы совпадают!.. Каково продолжение у Лермонтова?
— «И многие годы неслышно прошли; но странник усталый из чуждой земли пылающей грудьюко влаге студеной ещё не склонялся над кущей зелёной, и стали уж сохнуть от знойных лучей роскошные листья и звонкий ручей».
— Ну, просто здорово! – прерывает он: «И многие годы неслышно прошли. Ни Кате, ни Оле, ни даже пред Таней гусары не делали пылких признаний»… Что там дальше у Михаила Юрьевича?
И нежно берёт её руку, покоящуюся на подлокотнике, в свою. Никак внешне не прореагировав на это прикосновение, она продолжает: