— Да, я смелая женщина… Чего мне бояться? Того, что вы сейчас в третий раз попытаетесь обнять и поцеловать меня? И не думайте об этом! Признаюсь… (вот, всё же вино, видимо, на мне сказывается), что я испытываю к вам глубочайшие чувства признательности, вы очень добрый и отзывчивый человек. А теперь я ещё узнала, что вы необыкновенно занятный собеседник. Вы не можете не нравиться…
Женя берёт её за руку и пытается прижать к своей груди, но она вырывает её. Зрачки глаз опять темнеют, и она продолжает уже совсем серьёзно и даже сурово:
— Да нравитесь…Но я женщина замужняя, у меня дети…
— Дети? Я думал, что у вас только одна Света…
— Нет, на материке ещё один, он учится и живёт с моими ро-дителями… Но я не об этом… Семья для меня всё!.. Вам понятно?
— Да как же не понять, дорогая Татьяна Фёдоровна! Но мне и в головуне могло придти противопоставлять себя вашей семье, хотя вы тоже мне очень нравитесь…
— И не забывайте ещё о разнице в годах между нами!..
— Бог ты мой! О чём вы говорите?
Он живо вскакивает со стула, кидается к ней и хватает её за руки.
— Нет у вас ни стыда, ни совести!.. Вот вам мой ответ!
И покрывает её страстными поцелуями. Она пробует увернуться от них, вырваться из его объятий, но этого у неё плохо получается. Мало того, одна из его ладоней оказывается у неё на груди и начинает мять её. Наконец, ей удаётся увернуться от его губ и произнести:
— Отпустите! Ну, Евгений Алексеевич! Мне же больно!
Не только не отпуская её, но и снова пытаясь приклеиться к её рту, он говорит:
— Татьяна Фёдоровна! Я лишь хочу доказать вам, что вы не правы, ссылаясь на разницу в годах. Любви все возрасты покорны…
— Не смешите меня!.. И не сердите!.. Уберите прочь руки!.. И не лезьте ко мне с поцелуями!.. Я говорю вполне серьёзно… Мы разбудим ребёнка…
— А вы не шумите!
— О боже! Он ещё диктует, как мне себя вести!
— А что мне остаётся делать, Татьяна Фёдоровна, дорогая?
Он по-прежнему стоит, наклонившись над нею, продолжающей сидеть на стуле. Одна его ладонь сжимает её грудь, а другая пытается поймать за подбородок яростно крутящуюся из стороны в сторону голову. Но так как это у него не получается, ему приходится переменить тактику. Отпустив её на секунду, Женя заходит за спинку стула, и не успевает она вскочить, как схваченная пропущенными подмышки руками вынуждена снова опуститься. Теперь уже обе её груди находятся в полной его власти, а мочка уха испытывает нетерпимо сладостную щекотку от прикосновения его губ, тело обмякает, и силы для сопротивления кончаются. Но от поцелуев в рот ей всё ещё удаётся уклоняться.
— Боже мой, ну что мне с вами делать, Евгений Алексеевич?
— А пока ничего, — тихонько говорит он, по-прежнему склоняясь к её уху. — Позвольте мне только засвидетельствовать вам, что и вы тоже не можете не нравиться.
— Это забавно слышать, — отвечает она, поворачивая к нему своё лицо. – И вдвойне забавно слышать это от молодого человека, который, может быть, годиться мне в…
Договорить ей не довелось, ибо уста её оказываются запечатанными поцелуем. Через какое-то время она разжимает губы, а затем и зубы, позволяя тем самым его языку соединиться с её языком. Но едва только она замечает, что его пальцы принимаются расстёгивать верх её платья, как, вцепившись в его кисти, с новой силой пытается вскочить и вырваться из его объятий.
— Что вы делаете?..
— Любопытствую, Татьяна Фёдоровна…