Заяц, вытирая мокрый рот тыльной стороной ладони, поднял голову вверх — и взгляд его упёрся в Баклана, уже успевшего встать на место Архипа… наверное, сейчас можно было бы снова попытаться предпринять какие-то усилия, направленные на прекращение этого действа, но — что бы дали эти усилия? Надеяться, что в пустой казарме эти двое, заведомо более сильные, не испив удовольствие до дна, не получив сексуальной разрядки, так просто от него, от Зайца, отстанут — отпустят его, не добившись желаемого? Надеяться на это было глупо. А кроме того…. кроме того, Заяц у ж е взял член в рот, у ж е пососал, и теперь ему было, в общем и целом, у ж е не принципиально, сосал он член минуту-другую или к этой минуте-другой добавятся ещё пять-десять минут такого же точно сосания… какая теперь была разница? Да никакой… один член или два, — главным было то, что он в рот в з я л, то есть некий сакральный рубеж, отделяющий «познавшего это» от «непознавшего», он, рядовой Заяц, у ж е пересёк, миновал-прошел… и — от этого он, Дима Заяц, не умер; то есть, не умер он от одной минуты сосания — не умрёт он и от пяти минут… или даже от десяти — теперь, когда всё это случилось-произошло в принципе, количество этих самых минут было уже не суть важно, — именно так, глядя на Баклана, подумал Заяц, и даже не подумал он это, а почувствовал-ощутил, всем своим внутренним состоянием осознал-понял… и потому, видя, как Баклан приближает к его губам багрово-сочную залупившуюся головку своего напряженно торчащего члена, Заяц не дернулся, не стал вырываться-протестовать, — рядовой Заяц, готовый сам покорно открыть рот, замер в ожидании…
Младший сержант Бакланов, держа свой напряженный член двумя пальцами правой руки ближе к основанию и таким образом придавая ему нужное направление, приблизил обнаженную головку к губам Зайца — коснулся бархатисто-нежным кончиком головки сжатых губ, нетерпеливо надавил на губы твёрдой горячей плотью, и Заяц, в тот же миг послушно размыкая губы — открывая-округляя рот — пропустил сочную голову дальше… а что ещё ему оставалось делать? Губы Зайца, горячим кольцом обжимая ствол, обжигающе сомкнулись на твёрдом горячем члене — и Баклан, почувствовав, как головка его члена оказалась в жарком влажном рту, невольно замер от наслаждения… язык Зайца, потеснённый головкой члена, сам собою зашевелился, находя себе место в заполнившемся пространстве рта, — Заяц, поневоле приспосабливаясь, непроизвольно скользнул языком по уздечке члена, и от этого непреднамеренно ласкательного прикосновения у Баклана сами собой сладостно стиснулись, сжались мышцы сфинктера… это был кайф! Несомненный кайф! — и Баклан, по неопытности желая заполучить всё и сразу, энергично и решительно двинул членом вглубь — так, как это делал Архип, но Заяц, уже отчасти наученный опытом, тут же, останавливая напористое движение младшего сержанта, непроизвольно вцепился руками в бёдра Баклана, протестующе замычал, и — перехватывая инициативу в целях минимизации причиняемых неудобств, сам несколько раз неуверенно двинул-качнул головой, смещая губами крайнюю плоть…
— Давай, бля… соси! — прошептал Баклан, содрогаясь от наслаждения. — Сам, бля… сам давай! Работай губами…
— Давай, бля, Зайчик, давай… строчи — не стесняйся! — вслед за Бакланом нетерпеливо проговорил Архип, глядя, как Заяц, не пытаясь вырваться, смирившись со своей ролью, обхватил-обжал губами напряженный член Баклана… машинально тиская в кулаке свой сладко ноющий стояк, рядовой Архипов, стоящий сбоку, с вожделением смотрел, не отрывая взгляд, на округлившиеся губы рядового Зайца.
Член у Баклана хотя и был чуть меньше, но был он точно так же горяч, упруго твёрд, ощутимо солоноват, — не чувствуя какого-либо особого удовольствия, о котором с восторгом пишут в тематических текстах одни, не испытывая какого-либо особого отвращения, о котором в других тематических текстах пишут другие, рядовой Заяц ощущал во рту напряженный член младшего сержанта Бакланова как нечто инородное, рот заполнившее, и это «нечто» было горячим, твёрдым, солоноватым… только и всего! Удерживая Баклана за бёдра, Заяц ритмично задвигал головой, нанизывая свой рот на возбуждённо твёрдый ствол… в принципе, это было совершенно несложно: обжимая губами ствол, Заяц двигал на стволе тонкую нежную кожу, смещая её взад-вперёд, отчего во рту головка невидимо залупалась, обнажаемой сочной твёрдостью то и дело соприкасаясь с влажно-горячим языком, — рядовой Заяц, сидя на корточках — упираясь спиной в кафельную стену, губами дрочил младшему сержанту Бакланову торчащий из расстёгнутой ширинки член, и младший сержант Бакланов, чувствуя, как от воздействия горячего рта на член знобящая сладость буравит в промежности, невольно сжимал, сладострастно стискивал ягодицы, тем самым усиливая давление на мышцы сфинктера, где уже бушевал огонь…
Промежность набухала зудящей сладостью, и эта сладость щекотливо покалывала в туго сжатых мышцах сфинктера, ломотой отзывалась в яйцах, в самом члене и даже в животе… младший сержант Бакланов, ещё ни разу никого не трахавший, впервые имел реальный секс — и то, что его член сейчас находился не в воображаемой «ракушке» и даже не во рту у воображаемой биксы, а во рту парня, нисколько не умаляло испытываемого наслаждения, — сидящий на корточках салабон у него, у младшего сержанта Бакланова, сосал член, жарко и влажно обжимал пылавший член горячими губами, и это был кайф… это был самый настоящий — совершенно реальный, а не придуманный — оральный секс!
— Санёк, бля… передохни! Я теперь — дай его мне… — возбуждённым голосом нетерпеливо проговорил Архип, так же нетерпеливо переступая с ноги на ногу; он уже расстегнул на своих брюках все пуговицы, и теперь его торчащийчлен вместе с крупными яйцами был на виду весь, полностью. — Дай, бля… дай мне! — с жаром повторил Архип, глядя на губы Зайца.
То ли Баклан, увлеченный процессом совокупления с Зайцем, не расслышал слово «передохни» — пропустил это слово мимо ушей, то ли в ответ на «дай е г о мне» из каких-то невидимо потаённых, самому Баклану неведомых глубин подсознания совершенно непреднамеренно возникло желание услышать слова Архипа как «оговорку по Фрейду», а только Баклан, повернув голову — непроизвольно скользнув взглядом по губам Архипа, тут же проговорил без всякого видимого подкола:
— Чего тебе дать? Тоже, бля, хочешь… хочешь — соснуть?
Младший сержант Бакланов произнёс это так, словно он нисколько не сомневался в желании Архипа «тоже соснуть» — взять в рот… ну, и что должен был сделать любой «нормальный парень», услышав такой вопрос в свой адрес? Как минимум, оскорбиться… а как максимум? Все «нормальные парни» очень болезненно реагируют на подобные вопросы — они либо спешат громогласно оскорбиться, либо, если у них наблюдается дефицит серого вещества в верхней части туловища, нервно бросаются в драку, доказывая таким визуально наглядным образом всю неправомерность подобного вопроса, к ним обращенного, и все это происходит по одной-единственной причине: у «нормальных парней» всегда есть проблемы с идентификацией своей истинной сексуальной ориентации… то есть, внешне всё выглядит вполне ok, и даже очень ok — внешне «нормальные парни» смотрятся безупречными гетеросексуалами, так что человеку простодушному либо в этом вопросе неискушенному невозможно увидеть-понять, какой скрытый конфликт беспокойной занозой сидит, не давая покоя, в душе такого «нормального»… А конфликт возникает неизбежно, и возникает он вот почему: слабые, то есть внятно неосознаваемые и потому не совсем понятные импульсы, направленные в сторону представителей собственного пола, что в контексте человеческой сексуальности, изначально обусловленной самой природой, является вполне естественным и совершенно нормальным, упираются, как в стену, в толстую коросту из убойно спрессовавшихся лукавых догм, невежественных домыслов, ложных определений — и, будучи слабыми, изначально естественные импульсы, не преодолевая этот заслон и таким образом не находя для себя адекватно естественной реализации, неизбежно трансформируются в различного рода сексуальные комплексы, самым распространённым из которых является комплекс, именуемый «гомофобией»… дедушка Фрейд, сумевший заглянуть в подсознание, со всей определённостью утверждал, что «у каждого нормально устроенного мужского или женского индивида имеются зачатки аппарата другого пола», а это значит, что каждому изначально нормальному человеку, то есть нормальному без кавычек, изначально присущ некоторый интерес, потенциально обращённый-направленный на пол собственный, или, говоря по-другому, каждому человеку изначально в той или иной степени свойственны гомосексуальные импульсы; весь вопрос в том, какова сила этих импульсов… и — счастливы те, чьи импульсы, устремленные на свой собственный пол, оказываются достаточно сильны и потому более-менее внятны, — сильные импульсы пробивают заслон из спрессованного дерьма, каким засерают-загаживают сознание лукавые пастыри, и человек — пацан или парень — удовлетворяя свою потребность в однополом сексе, утоляет таким образом свой совершенно естественный однополый интерес… станет пацан или парень, испытавший кайф однополого секса, настоящим геем, или, насытив своё любопытство, он повернёт свои взоры в сторону пола противоположного, или, попробовав то и другое, сделается в дальнейшей своей жизни практикующим бисексуалом, то есть станет делить свой сексуальный интерес между полом своим и полом противоположным — всё это вопрос дальнейшей жизни, но в любом случае, познав наслаждение секса с парнем, парень уже вряд ли будет при всём несовершенстве внешнего мира томиться душой от чувства собственной «недоделанности» в плане реализации своих сексуальных устремлений, — счастливы те, кто, почувствовав внятное тяготение к собственному полу, адекватно ответил на этот внятный импульс, продиктованный самой природой… Те же, чьё тяготение смутно, а импульсы не настолько сильны, чтоб оказаться реализованными, неизменно погружаются в муть того самого внутреннего конфликта, что порождает агрессивно «правильных» или подчеркнуто «нормальных пацанов» — именно из таких, кто не сумел адекватно отреагировать на нормальное тяготение к своему собственному полу, вырисовываются-формируются разномастные гомофобы, сексуальные маньяки, истязатели и насильники, и ответственность за все их заблуждения и преступления если не целиком, то в значительной мере лежит на тех лукавых пастырях, что загадили за столетия и продолжают сегодня загаживать умы и души своими лживыми, природе противоречащими догмами, выдаваемыми за некие незыблемые «истины», — все те, кто запутался в собственных комплексах — все эти «нормальные парни» и «правильные пацаны», открывающие форумы и на тех форумах неустанно доказывающие прежде всего самим себе свою собственную «правильность» и «нормальность» — все они по сути своей сексуально ущербны; и как бы они ни пучились на публике, как бы ни изгалялись, утверждая посредством высмеивания однополых отношений свою «однозначную правильность» и «непоколебимую сексуальную нормальность», все их потуги в этом направлении шиты белыми нитками по лекалам от кутюрье в рясах… привет им, «нормальным», от дедушки Фрейда!
Словом, есть гомофилы и есть гомофобы — есть те, кто с разной степенью интенсивности ощутил-почувствовал импульсы, направленные в сторону пола собственного… И есть еще одна категория парней — это те парни, у которых импульсы, направленные в сторону пола собственного, изначально так слабы и ничтожны, что кажутся им самим несуществующими вовсе, — парни из этой категории не проявляют к однополому сексу никакого интереса, они не испытывают ни томящего душу любопытства, ни какого-либо малейшего желания, направленного в сторону представителей пола своего, и потому они совершенно спокойно пропускают мимо ушей и мимо глаз всё то, что так или иначе связано с однополым сексом либо с однополой любовью, — для таких парней однополые отношения кажутся чем-то абстрактным, инородным, лично им не присущим, лично к ним не имеющим никакого отношения, причем эти парни — в отличие от доказывающих это гомофобов — действительно так чувствуют-полагают-думают, но… знаток человеческой сексуальности дедушка Фрейд утверждал: «все люди способны на выбор объекта одинакового с собой пола», а это, в свою очередь, со всей очевидностью может означать лишь одно: нас всех подстерегает случай… кажется, именно так — «нас всех подстерегает случай» — сказал поэт о непредсказуемости жизненных поворотов, и хотя поэт сформулировал это совсем по другому поводу, тем не менее данное выражение вполне можно применить к объективно существующей возможности того, что многим парням, чьи импульсы в сторону своего пола ничтожно слабы, кажется и невозможным, и нереальным, и совершенно неосуществимым: нас всех подстерегает случай… конечно, случай однополого соития «подстерегает» не всех — и многие, кому случай такой в виде сложившихся обстоятельств не представился, так и остаются в твёрдой убеждённости, что у них какие-либо импульсы, направленные на свой собственный пол, отсутствовали или отсутствуют в принципе, — они, шагая по жизни, рожают детей, строят дом и сажают дерево, то есть проживают жизнь счастливую или не очень, проживают её бурно или незаметно, при этом совершенно не задумываясь, что им, как и всем-всем-всем, были точно так же присущи импульсы, направленные на свой собственный пол, да только — обстоятельства не сложились, то есть случай об этом узнать и в этом убедиться не представился… только и всего! Но ведь не всем же случай такой не представляется — не всех такой случай минует! Кого-то минует, а кого-то — нет… Андрюха Архипов, чьи импульсы в сторону своего пола были ничтожно слабы, так чтоон у себя их совершенно не чувствовал и по этой причине в себе самом эти импульсы не осознавал, до девятнадцати лет — до этой самой ночи — представить не мог, что он будет заниматься сексом с парнем… и девственник Саня Бакланов, до двадцати лет думавший исключительно о «ракушках», по причине ничтожной малости гомосексуальной составляющей в своей душе никогда до этой ночи не предполагал, что самый банальный секс с пацаном может быть так упоительно сладок… и Дима Заяц, восемнадцатилетний стриженый салабон, который всё по той же причине слабости однополых импульсов темой однополых отношений ни вообще, ни применительно к себе никогда не интересовался и о сексе однополом никогда и ничего не думал, точно так же до этой ночи не мог представить себя в сексуальном контакте с другими парнями, — они — все трое! — до этой ночи об однополом сексе не думали и помышляли, но… как там говорил дедушка Фрейд? «Все люди способны…», то есть для парней, чьи импульсы дремлют-спят, всё дело исключительно в случае — в стечении обстоятельств, — случай подстерёг Диму, Андрюху и Саню в туалете пустой казармы, и они оказались тут же вовлеченными в сексуальный контакт, совершенно не думая об этом контакте уничижающими словами, присущими церковно-уголовным понятиям… вот что было спасительно для всех троих! Спасительно и для Архипа, и для Баклана, но в особенности — для Зайца, поскольку именно он в возникшей сексуальной конфигурации оказался в роли, которая в русле уголовно-церковных канонов до сих пор считается наиболее непотребной… ну, то есть: не с предварительно обмусоленными и многократно обдроченными — освоенными и усвоенными в русле церковно-уголовных канонов — словами-понятиями вступили они в однополый контакт, а, отдаваясь стечению обстоятельств, вступили они в однополый контакт без каких-либо определённых понятий на этот счёт вообще, и сделали они это в соответствии со своими природными импульсами, — они вступили в однополый контакт без всякой магии деструктивных слов, что, в свою очередь, было важно и значимо для осознания случившегося: не отравленными словами у них предвосхитился секс, а сексом стали определяться сами слова, или, как говорил старик Цицерон, ipsae res verba rapiunt — «дела влекут за собой слова», если уж быть совсем точным… Потому-то, услышав вопрос Баклана о том, не хочет ли он, Архип, взять у него, у Баклана, в рот, чтоб «тоже соснуть», Архип такому вопросу нисколько не возмутился и уж тем более ни капли не оскорбился, поскольку мозги у него, у Андрюхи Архипова, не были отравлены-извращены на этот счет словами из уголовно-церковного лексикона.
— Хуля я буду сосать у тебя, если это нам делает Зайчик… — возбуждённо сопя, отозвался Архип, одновременно с этим плечом напирая на плечо Баклана — отталкивая Баклана в сторону. — Пусти, бля, Санёк… отойди, бля… хватит! Салабон хочет соснуть у меня…
Баклан, уступая Архипу место, сделал шаг в сторону, и член его, мокро блестящий, хищно залупившийся, глянцевито-багровеющей головкой тут же резко дёрнулся-подскочил вверх, словно внутри ствола разжалась невидимая пружина, — Дима Заяц, пользуясь возникшей передышкой, стремительно наклонил голову вбок, снова выпуская изо рта обильную слюну, образовавшуюся в процессе сосания.
— Давай, бля, Зайчик… бери! — нетерпеливо выдохнул Архип, занимая место Баклана. — Сам, бля… сам бери!
Заяц, вытирая губы тыльной стороной ладони, поднял голову… он увидел перед глазами залупившийся член Архипа и, убирая от губ руку, покорно качнул голову вперёд, — коснувшись губами сочной головки, Заяц, разжимая-округляя губы, снова скользнул ртом вдоль твёрдого горячего ствола, теперь уже добровольно насаживая свой рот на член Архипа и одновременно с этим ладонями обхватывая Архиповы бёдра… губы Зайца, мягко обжав-сдавив член тёплым влажным кольцом, двинулись вдоль ствола к основанию, одновременно сдвигая на члене крайнюю плоть…
— Ой, бля! — прошептал Архип, невольно сжимая, с силой стискивая от наслаждения ягодицы. — Соси… соси, Зайчик, не останавливайся…
Архип, ладонями рук опёршись о кафельную стенку — глядя сверху вниз на свой член, исчезающий во рту салабона, сладострастно засопел приоткрытым ртом… а Дима Заяц, между тем, сосал — рядовой Заяц ритмично двигал головой, видя перед собой густые черные волосы, обрамляющие основание члена… и наверняка Архип в скором времени мог бы с успехом кончить, потому что наслаждение, щекотливо покалывающее в промежности и особенно в мышцах сфинктера, с каждой секундой становилось всё более ощутимым, сладко сверлящим, но тут снова раздался возбуждённый голос стоящего рядом Баклана, который, неотрывно глядя, как Заяц сосёт у Архипа, с нетерпением тискал-сжимал пальцами член свой:
— Андрюха… хорош, бля! Хватит — передохни пока… дай мне!
Архип, не спрашивая, что именно Баклан просит ему дать, молча уступил младшему сержанту место… Они ещё дважды сменяли друг друга, подставляя Зайцу свои члены, и каждый раз Заяц, пользуясь возникающей паузой-передышкой, обильно сплёвывал то справа, то слева от себя, — кафельный пол по бокам сидящего на корточках Зайца был заплёван так, словно здесь проплевался целый взвод…. Наконец, Баклан почувствовал, как откуда-то из глубины промежности, устремляясь наружу, начинает стремительно нарастать-шириться обжигающее чувство неизбежно подступающего оргазма, — младший сержант Бакланов непроизвольно сделал судорожное движение бёдрами вперёд, вгоняя член рядовому Зайцу в рот почти что до самого основания, но в то же мгновение — точнее, в доли мгновения! — Заяц, то ли каким-то образом почувствовав, что Баклан сейчас будет кончать, то ли невольно отреагировав на резкий толчок, от которого головка члена оказалась у самой гортани, молниеносным рывком оттолкнул-отдёрнул Баклана от себя, одновременно с этим стремительно дёрнув головой в сторону, и… перламутровая струя, извергаясь из багровой головки, пулей преодолев расстояние сантиметров в сорок — никак не меньше! — шмякающим звуком впечаталась в кафельную стенку, и следом за этой струей тут же выскользнула-изверглась из члена ещё одна струйка, но уже слабее и тоньше, которая, до стенки не долетев, ляпнулась Зайцу на ногу — на штанину… кажется, разрядившись в воздух, Баклан сам на какой-то миг то ли растерялся, то ли слегка офигел-офонарел от силы и яркости накатившего оргазма: это, бля, было что-то… что-то совершенно фантастическое, — лет с двенадцати Саня Бакланов регулярно занимался мастурбацией, но никогда еще не было ему так щемяще — до ощущения нестерпимой боли в яйцах — сладко и хорошо…
— Бля… я кончил! — еле слышно прошептал Баклан, говоря это то ли Архипу, то ли Зайцу, то ли информируя об этом самого себя.
— Ну, бля… как из этого… как из брандспойта! — отозвался Архип, невольно оценивая напор Бакланова семяизвержения. — Если б Зайчик еблом не вильнул, ты б ему, Саня, глаз выбил… или свалил бы его наповал — убил бы струёй вообще! — Архип, глядя то на конвульсивно вздрагивающий член младшего сержанта Бакланова, всё ещё торчащий под углом к потолку, то на стенку, по которой узкой змейкой стекала вниз перламутрово-блестящая сперма, то на сидящего на корточках Зайца, который рукавом камуфляжа торопливо стирал с ноги второй — менее обильный — выброс семени, тихо и вместе с тем возбуждённо засмеялся. — Убойная сила!
— Да уж… — Баклан, невольно польщенный словами Архипа, потряс теряющим упругость членом в воздухе, стряхивая оставшуюся каплю спермы, которая тут же шмякнулась-шлёпнулась ему под ноги — между расставленными ногами Зайца. — Хуля ты, салабон, глотать не стал? Испугался? — проговорил Баклан, глядя на Зайца.
Заяц, вскинув на Баклана снизу вверх взгляд, в котором вновь явственно обозначился испуг, не отозвался — ничего в ответ не произнёс… впрочем, Баклан никакого ответа от Зайца, кажется, и не ждал, — убрав свой член в трусы, застёгивая брюки, Баклан проговорил, обращаясь к Архипу:
-Короче, Андрюха… кончишь — зайди в канцелярию. Да, бля, смотри… сильно не злобствуй — салабона струёй своей не убей… ему, бля, ещё служить и служить, — словно вспомнив, что он как-никак уже «квартирант», младший сержант Бакланов проговорил всё это тоном чуть снисходительным, одновременно с этим невольно косясь на колом торчащий член рядового Архипова.
— Что я, бля… изверг, что ли? — коротко хохотнул в ответ Архип, вожделённо глядя на губы Зайца. — Мы, бля, не изверги — мы за мир во всём мире… правильно, Зайчик, я говорю?