Между тем, Дима Заяц хотя и был салабоном, но вместе с тем он был совершенно нормальным восемнадцатилетним парнем с совершенно естественными рефлексами на внешние сексуальные раздражители, так что, сидя на корточках — губами сжимая возбуждённый горячий член, а в ладонях держа Архиповы ягодицы, Заяц невольно почувствовал смутное, едва уловимое ощущение, чем-то напоминающее пробуждающееся возбуждение… да и как могло быть иначе, если у Зайца с головой было всё в порядке? Дело ведь не в сосании как таковом, а дело в том, кто и как к этому сосанию относится — какими словами об этом думает и, соответственно,как это видит-воспринимает… вот в чём всё дело! А поскольку мозги Зайца не были деформированы церковно-уголовными понятиями в восприятии однополого секса, то и не было ничего удивительного в том, что Заяц, самым непосредственным образом соприкоснувшись с чужим возбуждением, поневоле стал возбуждаться сам… понятно, что возбуждение это было отчасти непроизвольным и даже вынужденным, — возникающее помимо воли, возбуждение это было обусловлено не осознанным желанием, когда импульсы настолько сильны, чтобы их осознавать и им соответствовать, а возбуждение было обусловлено самой природой, то есть непроизвольность и естественность ответной реакции на однополый контакт со всей очевидностью свидетельствовали о том, что импульс, изначально присущий Диме Зайцу точно так же, как и любому другому парню, до этого самого случая был от него самого по причине своей ничтожности просто-напросто скрыт и потому им самим совершенно не ощущаем и никак не осознаваем… только и всего! Но вот — случай подвернулся… и хотя это был не тот случай, когда однополый секс осознается как сладчайшее удовольствие, тем не менее реакция Зайца на сосание члена была вполне объяснима — реакция Зайца была адекватна природе, а не протухшей заповеди лукавых пастырей… causa proxima, non remota spectatur, — именно по этой причине не было бы ничего удивительного, если б у Димы Зайца, сосавшего член Архипа, спустя минуту-другую возбуждённым, сладко ноющим колом встал бы в штанах член собственный… но Архип, решительно извлекая член изо рта Зайца, сказал: «Хватит», — Андрюхе Архипову, которого для анального траха ожидал Саня Бакланов, важна была сейчас реакция внешняя, а не то, что происходило у Зайца в душе.
— Коробку мне дай! — проговорил Архип, пряча возбуждённый член в трусы, и Заяц, послушно подхватив с пола упаковочную коробочку, снова выпрямился — встал перед Архипом в полный рост.
Заяц был чуть ниже Архипа, но не настолько, чтоб смотреть в глаза стоявшему против него Архипу снизу вверх, — в глазах Зайца, устремлённых на Архипа, не было ни угодливости, ни какого-либо подобострастия, ни тупой покорности, ни покорного безразличия, и хотя страх во взгляде всё так же присутствовал, но теперь он как-то затушевался, словно размылся и поблек… во взгляде Зайца было не столько страха, сколько беспомощности, и ещё в его взгляде, устремлённом на Архипа, совершенно отчетливо читался невольный вопрос, который был вполне понятен и совершенно объясним: бояться после того, как он уже раз отсосал и затем снова безропотно взял в рот, было бессмысленно, а потому во взгляде Зайца отчетливо сквозил немой вопрос: «что теперь будет дальше?»; всё теперь для него, для Зайца, зависело оттого, что будет дальше, то есть узнают об этом в роте или нет…
— Тебя как зовут? Димон? — неожиданно спросил Архип, бесцеремонно рассматривая лицо стоящего перед ним салабона.
— Дима, — коротко выдохнул Заяц, одновременно с этим кивая головой, словно Архип мог его не расслышать.
— Дима, бля… — невольно передразнивая Зайца, Архип совершенно неожиданно для себя самого улыбнулся… и тут же, стерев улыбку с лица, назидательно проговорил: — Это ты дома был Димой, а здесь ты — Димон… здесь тебе, бля, не детский сад, а суровая школа жизни — с бесплатным, бля, обучением, как говорит наш ротный старшина… понял меня?
— Да, — коротко отозвался Заяц, снова кивнул головой.
— Чего ты мотаешь башкой, как лошадь? Стой, бля, спокойно… если ты Дима, — с напускной строгостью проговорил Архип, глядя Зайцу в глаза… глаза у Зайца были тёмно-карие, и взгляд у этих темно-карих глаз, обрамлённых по-мальчишески длинными пушистыми ресницами, был не оловянный и не глупый, а живой, тёплый, поневоле располагающий. — Дима-Димон… — неизвестно зачем проговорил Архип, вслушиваясь в свой голос… и повторил ещё раз, словно недостаточно хорошо свой собственный голос услышал: — Дима-Димон…
Странные вещи творились с Архипом! Всего лишь каких-то пару часов назад, держа Зайца за возбуждённый член — и, от этого ощущения исподволь возбуждаясь сам, Архип невольно почувствовал, как этот самый Заяц из безымянного салабона превращается для него в обычного пацана, а почувствовав это, Архип неожиданно для себя растерялся, ощутил смутную неуверенность в самом себе, так что пришлось, не долго думая, звать на помощь Баклана… а теперь он смотрел на Зайца с чувством растущей в душе симпатии — он, глядя Зайцу в глаза, видел в Зайце не салабона-задрота, а просто парня, нормального симпатичного пацана, и — это Архипа уже ничуть не смущало и не сбивало с толку, нисколько не напрягало, а даже… даже — наоборот! Впрочем, чему было удивляться, если за два истекших часа в жизни Архипа случились такие немаловажные события! У Зайца — у Димы-Димона — было правильной формы лицо… а ещё — живые карие глаза… и ещё — небольшие, но в меру сочные, по-мальчишески припухшие губы…
— Дима-Димон… а скажи мне, Димон… только честно скажи: тебе хуй сосать понравилось? — неожиданно произнёс Архип, пристально всматриваясь в глаза Зайца.
Вопрос прозвучал грубо — прямолинейно, но во взгляде Архипа, устремлённом на Зайца, не было ни насмешки, ни издевки, ни подкола — не было ничего ни унижающего, ни угрожающего, и Заяц, в свою очередь неотрывно глядя в глаза Архипу, не мог этого не почувствовать… сказать, что ему сосать член понравилось, Заяц не мог, потому что, во-первых, это было б неправдой, а во-вторых… во-вторых, ответить на этот вопрос утвердительно Заяц не мог потому, что это — если бы он сейчас ответил утвердительно — со всей очевидностью означало бы, что он… кто? Голубой? Для Зайца эти понятия — «сосать член понравилось» и «голубой — были совершенно идентичны, и потому сказать сейчас, что ему сосать понравилось, было бы для него равнозначно признанию в том, что он голубой… но Заяц в «весёлом» контексте себя никогда не мыслил, в своих грёзах-фантазиях ни в подростковом возрасте, ни в юности об однополом сексе ни разу не помышлял — и потому думать и говорить о себе как о каком-то голубом ему было сейчас и странно, и совершенно нелепо… но даже не это было главным! Для Зайца, имевшего представления об однополом сексе на уровне примитивных церковно-блатных понятий, сосание члена ассоциировалось с таким словами, как «хуесос», «вафлёр», «защеканец», а это было в казарме уже равносильно самоубийству — в казарме, где маются более сотни молодых самцов, половина которых наверняка тут же окажется по церковно-блатным понятиям очень даже «нормальными», и… если в казарме узнают, что он брал в рот, они, эти самые «нормальные», тут же задрочат его во всех позах и смыслах — и в переносном смысле, и в буквальном… это уж как пить дать! Короче… сказать, что ему сосать член понравилось, Заяц никак не мог! Другое дело, что сосание члена не вызвало у него никакого внутреннего отторжения — он, отсосав у двух старослужащих, не стал биться в истерике, не стал выбрасываться в окно, не побежал искать бритву, чтоб побыстрее вскрыть себе вены, — члены, когда он их сосал, были солоноваты, упруго тверды, горячи… ничего сверхъестественном в самом процессе сосания не было, и Заяц, глядя Архипу в глаза, лихорадочно думал, зачем у него Архип сейчас спросил, понравилось ему это или нет, — Заяц, всё с тем же размытым испугом во взгляде глядя Архипу в глаза, пытался-старался сообразить, как ему лучше ответить — как ему выйти из создавшегося положения с минимальными для себя потерями.
— Ну! Чего, бля, молчишь? Стесняешься признаваться? Я же, бля, вижу… вижу, бля, что понравилось! — с напором проговорил Архип, одновременно с этим невольно подумав о том, что ему самому сосать член у Баклана понравилось, и даже очень… и, продолжая говорить дальше то ли стоявшему перед ним Зайцу, то ли себе самому, Архип так же напористо пояснил: — Да и хуля, бля, здесь такого — неестественного или позорного? Ну, пососал у парня хуец… ну, и что с того? Руки-ноги на месте… такведь? Так! Зато это, бля, кайф… настоящий кайф! Так ведь? Правильно, Зайчик, я говорю?
Архип, от природы не склонный к рефлексии и, видимо, упустивший из виду, что с Бакланом он кайфовал в койке взаимно, а Зайца к оральному сексу они здесь, в туалете, принудили, проговорил всё это так напористо и убеждённо, что Заяц, который какого-то кайфа от сосания члена почувствовать просто-напросто не успел и не мог, на какой-то миг растерялся… между тем, Архип то ли действительно ждал от Зайца ответа, подтверждающего его слова, то ли, глядя на Зайца, что-то думал-соображал ещё, а только смотрел он на Зайца внимательно и неотрывно пристально, так что Заяц, не говоря на слова Архипа ни «да», ни «нет», в ответ неуверенно пожал плечами… а что он еще мог сделать — в том положении, в каком он по воле случая оказался? Секунду-другую они неотрывно смотрели друг другу в глаза, и только прерывистое дыхание обоих неоспоримо свидетельствовало о том, что взгляды эти сейчас скрестились не просто так…
— Короче, Зайчик… слушай меня внимательно! — прерывая молчание, уверенно заговорил Архип, обдавая лицо Зайца горячим дыханием своего молодого возбуждения. — Ты, бля, нормальный парень… я тоже нормальный парень, и если о том, что ты у нас сегодня отсосал, никто не узнает, то это, бля, будет то же самое, как если бы ты никогда у нас в рот вообще не брал… правильно я говорю?
Заяц, следя за мыслью Архипа, утвердительно кивнул.
— Вот! Рота вернётся с полигона через три дня, и Саня Бакланов сразу уходит на дембель… словно его и не было! Понятно, что он никому ничего говорить про тебя не будет… во-первых, ему говорить об этом некому — из его призыва никого уже не осталось, а во-вторых… хуля ему про это рассказывать, если его на гражданке ждут биксы! Значит, что получается? Я остаюсь один… и служить мне ещё полгода — полгода не видеть бикс. Ты, я вижу, пацан нормальный… так ведь?
Заяц, следя за мыслью Архипа, снова кивнул головой, ещё до конца не понимая, к чему Архип клонит — к чему он всё это сейчас говорит.
— Ну, и короче… если ты будешь себя хорошо вести, то я тебе, Дима-Димон, обещаю, что никому в роте в обиду не дам! Ну, то есть… вас, салабонов, конечно, будут гонять, и это правильно — гонять салабонов надо, но поднимать тебя ночью и портить тебе «фотографию лица» стопудово никто не будет… это я тебе гарантирую! А чтоб было понятно, чего я тебя защищать стану в случае чего, в роте, бля, скажем, что ты мой земляк… ты, кстати, откуда?
Заяц уже говорил, откуда он призывался, но Архип, видимо, позабыл, и потому Заяц снова назвал свой город — город, где он родился, где прожил восемнадцать лет и откуда призвался в армию, чтобы год на бесплатной основе защищать коммерческое Отечество… Заяц назвал свой город, но Архип о таком городе никогда ничего не слышал — и потому спросил-уточнил.
— А это где?
Заяц — как медалист на школьном экзамене по географии — тут же назвал свою область.
— Ни хуя себе… земляк! — Архип едва слышно рассмеялся. — А я, бля, из… — и Архип в ответ назвал Зайцу город свой. — Тысяч пять километров… не меньше! А впрочем, всё это до фонаря… скажем, бля, в роте, что ты в моём городе жил когда-то, чтоб было понятно, если я за тебя начну заступаться… ну, в случае беспредела. Понял?
Заяц, не отводя от Архипа взгляда, словно боясь, что Архип передумает, тут же кивнул опять… из всего, что Архип сказал, Зайцу было понятно, что, во-первых, Архип обещает о том, что он здесь сосал, никому не рассказывать, а во-вторых, обещает ему, салабону, поддержку… всё это было для Зайца немного неожиданно — не ожидаемо, и вместе с тем это было так: солдат-старослужащий ему, салабону Зайцу, обещал нормальное человеческое отношение.
— Молодец, Зайчик! Парни, если они нормальные, всегда друг друга поймут. А земляк земляка всегда подстрахует… хуля здесь непонятного! — весело проговорил Архип… и, глядя на Зайца, Архип неожиданно и так же весело Зайцу подмигнул, очевидно довольный и стоящим перед ним Зайцем, и самим собой. — Будешь послушным мальчиком, и всё у нас будет ok! Будешь послушным мальчиком?
— Да, — чуть слышно выдохнул Заяц… а что — он мог в ответ сейчас сказать «нет»?