Заяц, словно очнувшись — реагируя на зычный голос Архипа, тут же судорожно дёрнулся, инстинктивно предпринимая еще одну попытку освободиться, вырваться из цепких рук Архипа, но Архип в ответ с такой силой сдавил Зайцу член и шею, что лицо Зайца мгновенно исказилось от боли… прокричав младшему сержанту Бакланову «иди сюда», Архип тем самым из просто парня, каким он себя на какой-то миг невольно ощутил-почувствовал, опять превратился в парня-старослужащего, что было для него, для Архипа, более понятно, а потому и как бы более естественно… во всяком случае, парень, один на один держащий в своей руке напряженный член другого парня, и солдат-старослужащий, застукавший малоопытного салабона мастурбирующим и тут же схвативший его за хуй как за зримую, наглядно неопровержимую улику сексуальной озабоченности — это были совершенно разные ситуации, и из этих двух ситуаций вторая ситуация Архипу была понятней, — зазывая в туалет Баклана, Архип таким образом возвращал себе статус «старика» — статус, невольно утраченный им на какие-то считанные секунды под влиянием странного чувства растущей приятности.
— Саня! — продолжая сжимать Зайцу одной рукой шею, а другой рукой — напряженно торчащий член, нетерпеливо и требовательно прокричал Архип ещё раз.
Двери были везде открыты, так что младший сержант Бакланов, сидящий в канцелярии, не мог не услышать зовущие крики рядового Архипова, — крики эти были громкими, уверенными, требовательными, и младший сержант Бакланов, услышав эти крики, невольно поморщился — ему показалось, что в криках этих прозвучало явное неуважение к его более высокому статусу. «Ишак, бля, ёбаный! — с досадой подумал самолюбивый Бакланов в адрес звавшего его Архипа. — Уже, бля, почувствовал… вообразил себя королем жизни в отдельно взятой казарме — орёт как какому-то салабону… словно я ему, задроту вчерашнему, уже никакой не авторитет…»
Впрочем, истинная причина столь болезненной реакции младшего сержанта Бакланова на призывный крик рядового Архипова заключалась не столько в нарушении казарменной иерархии, как это почудилось самолюбивому «квартиранту», сколько в другом, более важном и существенном: в тот самый момент, когда раздался голос Архипа, младший сержант Бакланов думал как раз об истории, которую рядовой Архипов ему бесхитростно рассказал-поведал, и даже не столько думал, сколько историю эту воочию видел, — сидя перед компьютером — глядя невидящим взглядом на монитор, Баклан, с подростковых лет любивший тщательно прорисовывать в своём воображении даже самые незначительные детали, когда дело касалось воображаемого секса, теперь словно в реале видел лежащее на тахте обтекаемо стройное, совершенно доступное, сладким соблазном манящее тело пьяной, но от этого не менее привлекательной тридцатилетней т ё л о ч к и… итак, с этой тёлки уже были стянуты ажурные трусики, её ноги были призывно расставлены, широко разведены в стороны, так что «ракушка», выпукло сочная, покрытая шелковистыми волосками, была маняще раздвоена-приоткрыта короткой щелочкой, по центру которой… в подростковые годы Баклан прочитал несколько порнографических рассказов, где всё было глянцево и гламурно, и с тех пор в его воображении возникали картины такие же глянцевые и гламурные; живой пизды младший сержант Бакланов никогда не видел, не щупал и не нюхал, а потому… прямо по центру короткой, шелковисто-мягкой щелочки ало пульсировал чуть приоткрытый, нежный, влажно мерцающий вход, — глядя на монитор компьютера — мысленно всматриваясь в этот самый «мерцающий вход», младший сержант Бакланов ладонью правой руки медленно, с лёгким нажимом тёр у себя между ног — не без привычного удовольствия скользил ладонью по чуть затвердевшей ширинке, через материю брюк и трусов смещая на полувставшем члене крайнюю плоть… такое неспешное, томительно сладкое скольжение ладони по чуть взбугрившейся ширинке доставляло Баклану удовольствия даже больше, чем отбойная работа кулаком, и он, вдоволь полюбовавшись глянцево «влажным», гламурно «мерцающим входом», уже собирался плавно переходить к следующей картинке, как вдруг… именно в этот момент и раздался бесцеремонный голос Архипа — голос, вмиг прервавший естественный ход событий… ну, и что про Архипа должен был младший сержант подумать? Только одно: «Ишак, бля, ебаный!» — что, собственно, он и подумал.
Однако, вторично услышав своё имя — услышав в голосе Архипа нетерпеливость и даже требовательность, младший сержант Бакланов поневоле почувствовал вмиг возникшее лёгкое беспокойство: Архип сказал, что идёт в туалет проверить, как выполняет поставленную задачу только что прибывший в роту салабон Заяц, и… мало ли что в туалете могло случиться! Зайца в роте еще никто и никак не прессинговал, поскольку он только-только прибыл и в роте было не до него — все готовилась к выезду на полигон… на вид этот Заяц был пацаном вроде нормальным, вполне адекватным… а там — кто его знает! Военкоматы гребут всех подряд, лишь бы план по призыву выполнить — лишь бы, бля, отчитаться да звания-бонусы получить… ни хуя, бля, за призванных не отвечают! А потому — что угодно мог Заяц в туалете сотворить-сделать… всё, что угодно! Вплоть до…
Все эти мысли в одно мгновение пронеслись в голове Баклана вслед за «ебаным ишаком», и он, торопливо встав из-за стола, торопливым шагом направился по коридору в сторону умывальной комнаты, на ходу поправляя спереди брюки, чтоб не бугрилась ширинка под залупившимся, полустоячим, сладкой истомой наполненным членом… Конечно, Баклан был «квартирантом», а потому по всем правилам иерархии это было уже совершенно не царское дело — интересоваться времяпрепровождением какого-то салабона, но именно его, младшего сержанта Бакланова, командир роты оставил в расположении роты за старшего, и случись теперь что — прокурору будет насрать, «квартирант» он здесь или кто… вмиг, бля, назначат-сделают стрелочником!..
Младший сержант Бакланов из умывальной комнаты шагнул в освещенный неярким голубоватым светом туалет — и… на лице Баклана, обращенном в сторону Зайца и Архипа, застыло выражение изумления и непонимания, так что лицо его на какой-то миг словно одеревенело — превратилось в маску.
— Ты чего, бля… чего хуй его держишь? — прерывая невольно возникшую немую сцену, медленно выдавил из себя Баклан, не сводя своего изумлённого, ничего не понимающего взгляда с кулака Архипа.
— Дык… вот! Самолюба поймал… — отозвался Архип… и тут же, разжимая пальцы правой руки — выпуская член Зайца из кулака, Архип вслед сказанному совершенно непроизвольно рассмеялся.
Впрочем, сам Архип, сказавший про «самолюба» и тут же вслед этому слову с явным облегчением рассмеявшийся, вряд ли смог бы четко и внятно сформулировать, в чём именно заключалась причина такого довольства самим собой. А между тем, это чувство довольства возникло в тот миг, когда он увидел стремительно появившегося в дверном проемё Баклана, и связано это чувство было прямо и непосредственно с вновь обретённой уверенностью в самом себе — той самой уверенностью, которая на какой-то миг в Архипе зыбко заколебалась от наплыва возникшего чувства странной приятности, что он ощутил-почувствовал, держа в кулаке напряженно твёрдый, жаром пульсирующий член другого парня… он схватил за член салабона — а спустя секунду-другую вдруг почувствовал-ощутил, как салабон этот, словно утрачивая свой статус, превращается в просто парня, и вслед за этим неожиданным превращением он сам, Архип, точно так же утрачивая статус свой, перестаёт быть «стариком», — стоя в туалете тэт-а-тэт, он впервые сжимал в кулаке чужой возбуждённый член, и это было ему приятно, но именно это чувство — чувствостранной приятности — на какой-то миг и внесло разлад в душу Архипа… и тогда он, не зная, что с этим чувством делать, на помощь позвал Баклана — крик его, обращенный к Баклану, был неосознанным криком о помощи: «Саня! Иди сюда!», и ещё раз: «Саня!» — то, что Баклану показалось наглостью, на самом деле было желанием как можно быстрее вернуть и себя, и Зайца в привычную и потому понятную систему координат… и едва Баклан появился — едва он возник в туалете, как тут же в одно мгновение всё для Архипа встало на свои места: при ком-то третьем Заяц уже не мог быть просто парнем — Димой, Димкой, Димоном, и потому он тут же вновь превратился в бесправного салабона, а сам Архип вслед за этим мгновенно обрёл-почувствовал пошатнувшуюся уверенность в себе самом — в своём зыбко заколебавшемся статусе «старика» и «мужчины», — при появлении Баклана ситуация с Зайцем вмиг обрела для Архипа понятную ему ясность, а чувство приятности, что нарастало и теле Архипа и что на какие-то секунды внесло разлад в его душу, само собой сместилось-перенаправилось в другое русло… «Я тебя никому не отдам…» — это для душ утонченных, натур романтических; это для тех, кто способен презреть повседневность-обыденность… а рядовой Архипов хотя и был по складу характера незлобив, но был он при этом прост и не очень замысловат, а потому и мыслил всегда без особых изысков — мыслил Архип вполне конкретно, и чувство довольства собой как «стариком» и «мужчиной» было тому подтверждением, — он выпустил всё ещё напряженный член Зайца из кулака, но чувство приятности никуда не делось, не испарилось и не исчезло — оно естественным образом переместилось в промежность, превратившись в лёгкий, сладко щемящий зуд, так что член Архипа тут же стал медленно наливаться в штанах приятной тяжестью… то есть, ощущение возбуждённого чужого члена в кулаке даром не прошло.
— Короче… захожу я сюда, а салабон этот, бля, вместо того, чтоб писсуары драить, хуй из штанов достал и, не видя меня, кулаком наяривает — «танцует», на всё забив… — Архип, глядя на Баклана, коротко рассмеялся. — Ну, и вот… дрочит он, значит, а тут — я… подхожу к нему сзади… стоять, бля! — ребром ладони Архип коротко ударил Зайца по рукам. — Я еще не закончил… стой, бля, не дёргайся!
Заяц, который хотел убрать — от чужих глаз спрятать-скрыть — свой член в распахнутые штаны, вновь безвольно опустил руки… член у Зайца, утрачивая твёрдость вздёрнутого вверх пушечного ствола, слегка наклонился вниз, то есть малость опал, но именно малость, чуть-чуть, — залупившейся головкой провиснув книзу, член Зайца при этом практически не уменьшился в размерах, и хотя Заяц был салабоном и в этом смысле был мал и ничтожен, то есть сам по себе не значил практически ничего, член у него смотрелся вполне прилично — достойно и внушительно, так что младший сержант Бакланов, вслушиваясь в голос Архипа, объясняющего ситуацию, оторвал свой взгляд от члена покорно стоящего перед ним Зайца не без некоторого внутреннего усилия.
— Так… понятно: дрочил, значит, здесь… кулаком играл — вместо службы. Так? — проговорил Баклан, еще не зная — не представляя — как ему надо на всё это реагировать; взгляд его, скользнув по лицу Архипа, вновь устремился на Зайца… точнее, на его член.
Младший сержант Бакланов, двадцатилетний девственник, тщательно скрывающий этот малоприятный факт своей биографии как явный изъян и существенный недостаток, никогда не ловил себя на мысли, что ему интересно смотреть на чьи-то чужие члены, — в бане, мылясь-обмываясь, он мимолётно скользил взглядом по сослуживцам ниже пояса без всякого внутреннего напряга, иногда его взгляд на секунду-другую на ком-то задерживался, но всё это ровным счетом ничего не значило и для Баклана не имело никакого значения: каждый раз во время помывки в бане — в раздевалке и в душевой — видя вокруг себя до полусотни голых парней, будучи сам таким же голым, Баклан ни разу не заострил на этом факте своего внимания, ни разу не почувствовал в глубине души хотя бы что-то, отдалённо напоминающее смутное томление молодого тела… ничего такого у Баклана не было — не говоря уже о какой-либо явной, то есть внятно осознаваемой направленности мыслей-чувств в сторону обнаженных парней рядом с собой. А тут… то ли потому, что Баклан, войдя в туалет, уже был слегка возбуждён и по этой вполне понятной и уважительной причине был уже как бы предрасположен фокусировать своё внимание на всём, что касалось секса, то ли потому, что в бане, сбрасывая с себя одежду, все парни тут же автоматически становились на всё время банной обнаженности одинаково обезличенными своей видимой — действительной либо изображаемой — отстранённостью от малейшего намека на любое проявление сексуальной активности, а Заяц сейчас стоял с залупившимся, откровенно возбуждённым членом, что, в стою очередь, никак не могло способствовать той самой отстранённости, какая присутствовала в бане, то ли потому, что младшему сержанту Бакланову по причине скудости реального сексуального опыта еще ни разу не доводилось воочию видеть возбуждённый член другого парня, и теперь это неожиданное, внезапно открывшееся зрелище чужого возбуждения не могло оставить Баклана безучастным и равнодушным, то ли по какой-то другой причине, а только, не без внутреннего усилия едва оторвав свой взгляд от члена Зайца — скользнув глазами по лицу Архипа, Баклан тут же совершенно непроизвольно вновь перевел глаза на маняще распахнутые штаны покорно стоящего перед ним салабона, — член у Зайца был сочно толст, но толщина эта была вполне соразмерна длине, так что весь член, длинный и толстый, с обнаженной вишнёво-сочной головкой, не мог не вызывать внимания даже у такого — в видимых смыслах пребывающего вне т е м ы — парня, каким являлся младший сержант Бакланов.
— Ну, и вот: подхожу я, значит, к нему… подкрадываюсь сзади, а он, бля, кулаком играет — ничего не чует… я его — цап за хуй! А перед этим, бля, говорю ему… спрашиваю у него тихо и ласково: «Получается?» Нет, ты прикинь — ты, Санёк, только вообрази… он там кого-то мысленно шпилит, а тут, бля, мой голос: «Получается?» — спрашиваю… он чуть не кончил, как это услышал… бля, это надо было видеть! — Архип, глядя то на Баклана, то на Зайца — переводя свой довольный взгляд с одного на другого, вновь рассмеялся.
— Погоди! А ты что… помогал ему, что ли? — Баклан, оторвав свой взгляд от Зайца, вопрошающе уставился на Архипа.
— В смысле? — не понял Архип, и это непонимание тут же отразилось на его лице. — Чему я помогал? Ты, бля, о чём?
— Ну… я вошел, а ты, бля… ты держишь его за торчащий хуй — в своём кулаке его хуй сжимаешь… вот я и спрашиваю: ты его что — доил, бля, что ли? — Баклан, глядя на Архипа, проговорил всё это так, что невозможно было понять, шутит он, над Архипом прикалываясь, или всерьёз думает-предполагает, что Архип по какой-то причине мог мастурбировать Зайца — дрочить рядовому Зайцу хуй… впрочем, если даже Баклан и хотел подколоть Архипа, то своей цели он не достиг — никакого подвоха в вопросах Баклана Архип не услышал, не уловил.
— Я же тебе, Санёк, объясняю — всё по порядку говорю… он, как только меня увидел, тут же стал хуй в штаны запихивать, чтобы улики скрыть-уничтожить. А я, бля, не дал ему это сделать — цапнул его, как себя самого… зафиксировал, то есть. И — вот они, эти улики… наглядно представлены! Понял теперь?
Архип, говоря всё это, невольно почувствовал, как член его в штанах значительно потяжелел… то есть, не встал ещё — не напрягся и не выпрямился, но уже вполне ощутимо налился-наполнился щемящей сладостью, и хотя со всей определённостью Архип еще не отдавал себе отсчёта, что может последовать дальше, нарастающее возбуждение было налицо, и возбуждение это, молодое и естественное, могло со всей конкретной определённостью потребовать своего не менее естественного исхода… Баклан, ничего не отвечая Архипу — никак не отзываясь на его пояснения, вновь посмотрел на Зайца, -он смерил Зайца медленно скользящим взглядом с головы до ног, ощущая при этом, как его собственный член упёрся головкой в трусы… то есть, еще не напрягся — еще не вздыбился, не взбугрил штаны ликующим стояком, но уже ощутимо налился саднящей сладостью, так что сделалось даже немного больно в яйцах… Они оба — и младший сержант Бакланов, и рядовой Архипов — были независимо друг от друга уже наполовину возбуждены, и при этом оба, глядя на Зайца, ещё не могли со всей однозначностью для себя внятно почувствовать-сформулировать, что их нарастающее возбуждение направлено именно на Зайца, — ни младший сержант Бакланов, ни рядовой Архипов, глядя на рядового Зайца, еще не могли сказать сами себе со всей очевидной определённостью, что они оба хотят… хотят в том смысле, что стоящий перед ними салабон Заяц был вполне приемлемым вариантом, чтоб разрядить своё сексуальное напряжение…
А Заяц, между тем, безучастно выслушав, как Архип рассказал Баклану о его позоре, теперь так же безучастно ждал решения своей участи, тупо переживая свой невольный стриптиз как составную часть этого самого позора, — член Зайца почти опал и уже не выглядел так возбуждающе, как несколько минут назад… сожалеть о случившемся было поздно: то, что случилось, уже случилось, и думать об этом случившемся Зайцу было невмоготу — Заяц, глядя в сторону, тупо ждал, когда всё это закончится… Собственно, ничего позорного в мастурбации не было и быть не могло — наоборот, мастурбация как форма естественной саморегуляции половой функции при отсутствии партнёрши или партнёра является прекрасным вариантом сексуальной разрядки, и в этом смысле она не только полезна, а даже необходима, и сегодня многие, кто поумнее и поначитаннее, о такой роли мастурбации отлично осведомлены, но… многие ли даже сегодня, наверняка зная о том, что мастурбация является одной из форм человеческой сексуальности и в качестве таковой не наносит никакого экологического ущерба окружающей среде в лице менее образованных современников, способны спокойно признаваться друзьям-товарищам, что они накануне перед сном классно подрочили — кончили в свой собственный кулак? То-то и оно… «танцевали» в роте все без исключения, урывая для этого время и место: кто-то дрочил раз в две недели, а кто-то это делал через день, и рядовой Заяц в этом смысле от других парней, облаченных в армейский камуфляж, совершенно ничем не отличался, но ему, Зайцу, не повезло — он попался, и теперь все, на этом не попавшиеся, могли смеяться над ним и клеймить его как «онаниста» и «самолюба»… приятного было мало! А что было делать? Заяц, в течение этого получаса переживший сначала ужас, затем страх и стыд, теперь ожидал решения своей участи без всякого внутреннего волнения — ожидал безучастно и совершенно тупо… вообще-то, уходя в армию, в глубине души Дима Заяц боялся, что его будут бить — не за что-то конкретное, а потому, что в армии так положено, но теперь даже этот страх как-то невольно притупился и съёжился… в конце концов, не убьют же его за это! Пусть это стыдно… пусть даже позорно! Но ведь он никому никакого ущерба своей дрочкой не нанёс… за что его убивать? А что могли ещё сделать ему эти старослужащие? Заставить всю ночь драить грёбаные писсуары? Приказать делать другую работу? Что-то для них постирать-погладить?.. Наверное, они могли его сейчас просто избить — поскольку он теперь «онанист», но даже это — самое страшное! — можно, в принципе, перетерпеть… об одном Заяц не думал совершенно — о том, что эти сильные, уверенные в себе парни, парни-старослужащие, перед которыми он стоял с возбуждающе расстёгнутыми штанами, пользуясь т а к и м подвернувшимся случаем, могут его, бесправного салабона, в пустой, погруженной в ночь казарме банально изнасиловать, или, как до сих пор ещё говорят представители местной флоры в удалённых от жизни микрорайонах, «защеканить» и «продырявить», — мысль о таком «наказании» рядовому Зайцу в голову не приходила…
А между тем, казарма была пуста, и была уже ночь — то время суток, когда потребность в сексе ощущается сильнее, а желание секса становится вожделеннее… где-то сейчас скрипели пружины, слышались сладкие вздохи и стоны — где-то парни долбили бикс, в жарких «ракушках» мочаля свои «початки», а здесь, в туалете казармы, двое парней смотрели на третьего, с каждой секундой осознавая, кем этот третий, покорно стоящий с распахнутыми штанами, может на эту ночь для них стать — здесь и сейчас…
— Короче, Санёк… что делать с ним будем? — Архип, говоря это, непроизвольно скользнул взглядом по ширинке стоящего в трёх шагах от него Баклана… то есть, он сделал это — посмотрел на ширинку Баклана — совершенно непреднамеренно, и вместе с тем у этого мимолётного взгляда была своя железная логика, — брюки Баклана в районе ширинки заметно бугрились, плавной дугой выпирали вперёд, и Архип, мысленно это отметив, нисколько этому не удивился — он воспринял это как должное, потому что у него самого брюки в районе ширинки под напором стремительно твердеющего члена тоже начинали видимо вздыматься — подниматься-топорщиться.
— А чего нам с ним делать? — отозвался Баклан, делая шаг вперёд. — Для начала пусть нам расскажет, кого он здесь мысленно трахал-натягивал — на кого он, бля, здесь дрочил…
— Слышал? — Архип, всё это время державший Зайца сзади за шею, чтоб контролировать ситуацию, несильно сжал пальцы. — Давай, бля, рассказывай… не стесняйся! Нам торопиться некуда — слушать будем внимательно…