— Ты про него… ты в роте кому-нибудь скажешь?
— Зачем? — Архип, глядя Баклану в глаза, пожал плечами.
— Ну, то есть… ты про него рассказывать никому не будешь? — зачем-то переспросил — уточнил — Баклан, словно предыдущий ответ Архипа прозвучал для него, для Баклана, недостаточно внятно.
— И ты про него никому не расскажешь, — чуть помедлив, с лёгким нажимом в голосе отозвался Архип, пристально глядя Баклану в глаза. — Заяц — нормальный парень… хуля мы будем про него рассказывать? Да и потом… что про него рассказывать? Что он сосал? А мы сами, бля, что — не сосали?
Секунду-другую они, сидящие друг против друга, молча смотрели друг другу в глаза… конечно, Архип был прав, но Баклан, спрашивая о Зайце, хотел спросить Архипа совсем о другом — и, пожимая плечами, Баклан усмехнулся-хмыкнул в ответ:
— Ты что — меня убеждаешь, что ли? Я, Андрюха, через каких-то четыре дня буду дома — со всеми вытекающими из этого приятными последствиями… нах он мне нужен, этот салабон, чтоб я про него кому-то здесь, в части, говорил-рассказывал!
— Дык… а я о чём? Я ж тебе именно об этом и говорю! — рассмеялся Баклан. — Нах он тебе нужен, этот салабон! Через четыре дня ты уже будешь засаживать какой-нибудь биксе — по самые помидоры… кайф!
Было б понятно, если бы Архип, на исходе т а к о й ночи говоря Баклану про биксу, тем самым хотел бы Баклана подколоть — съязвить вдогонку к их разговору, что вели они о биксах здесь же, в этой самой канцелярии, ещё не только не зная, но даже отдалённо не предполагая, что подарит-преподнесёт им эта необычная и вместе с тем упоительная ночь… но Архип проговорил всё это искренне — проговорил-произнёс, сам не замечая некоторую двусмысленность, прозвучавшую в его словах… а двусмысленность, между тем, явно присутствовала: час тому назад, сладостно содрогаясь, изнемогая от кайфа, Баклан с упоением засаживал «по самые помидоры» не кому-нибудь, а именно Архипу, и теперь он же, Архип, в разговоре с Бакланом говоря про кайф, на своё место подставил предполагаемую биксу: «через четыре дня…»… но если кайф для Баклана будет через четыре дня, то что же тогда было сегодня? — мог бы спросить Архип самого себя, — употребляя слово «кайф» применительно к сексу с биксой, Архип таким образом что — думал-предполагал, что сегодня с ним, с Архипом, Баклан никакого кайфа не испытал и не почувствовал? Такое Архип, понятное дело, предполагать-думать не мог: и испытал Баклан кайф, и почувствовал — однозначно! А если Баклан кайф испытал и почувствовал, то… какой смысл был теперь, говоря о кайфе, акцентировать слово «кайф» применительно к сексу с биксами? Получалось, что с биксой — кайф… а с парнем? Ведь не хотел же Архип, слово «кайф» привязывая к слову «биксы», тем самым сказать, что всего лишь какой-то час тому назад, содрогаясь от сладости, Бакланов наслаждался и кайфовал с ним, с Архипом, лишь потому, что трахал его, Андрюху Архипова, в м е с т о биксы… ну, то есть: что именно при таком раскладе — «парень вместо биксы» — Баклан испытал с Архипом кайф сегодня и что, таким образом, для него, для Баклана, биксой сегодня в каком-то роде стал он, Архип? А ведь так получалось… так выходило из слов Архипа! «Через четыре дня ты уже будешь засаживать какой-нибудь биксе — по самые помидоры… кайф!» — всё это прозвучало из уст Архипа как-то не очень логично и даже отчасти двусмысленно… впрочем, Архип разбираться в подобных тонкостях явно был не мастак, а потому грузить себя подобными тонкостями по причине отсутствия склонности к какой-либо рефлексии он не мог и не собирался; да и потом… сам за собой того не замечая, Архип в эту ночь в восприятии секса словно раздвоился — расщепился на два разных Архипа, и эти два разных Архипа пока между собой никак не соприкасались: «один Архип» в койке с Бакланом искренне и потому безоглядно кайфовал во всю силу своей молодой потенции, словно о таком и только таком кайфе он мечтал и грезил всю свою сознательную жизнь, а «другой Архип», про испытанный кайф словно напрочь забыв, искренне пугал однополым сексом ефрейтора Коха, советуя тому запастись вазелином, и не менее искренне говорил сейчас своему сексуальному партнёру Баклану слово «кайф», имея в виду, что в самом ближайшем времени, буквально через четыре дня, Баклан будет трахаться с биксами… во всём этом было какое-то противоречие, и даже была двусмысленность, но Архип, говоря Баклану про грядущий кайф с биксами, этого не заметил и не почувствовал… другое дело, что слова Архипа о кайфе прозвучали хотя и искренне, но при этом в самой интонации голоса Архипа уже явно не слышалось — не было — какой-либо зависти… не было её, этой зависти, не было! — то ли потому, что Архип в настоящий момент был сексуально удовлетворён, то ли дело было в Баклане, который в интимной близости не поразил Архипа чем-то особенным, чему стоило бы завидовать… то ли всё дело было в салабоне Зайце — в Диме-Димоне, кайф с которым в ближайшие полгода вырисовывался у Архипа не менее упоительным, чем кайф с любой биксой у Баклана — через четыре дня… «кайф!» — сказал Архип про секс, в ближайшем будущем ожидающий Баклана, и хотя прозвучало это вполне искренне,но вместе с тем прозвучало это как-то пресно… ну, то есть, дежурно.
— Ясное дело, что кайф! — отозвался Баклан… и, глядя Архипу в глаза, он не смог удержать себя от вопроса: — А ты, бля… ты будешь здесь Зайчика трахать — с ним, бля, будешь в очко кайфовать?
Собственно, об этом Архипа можно было бы и не спрашивать… оказавшись невольным свидетелем разборки Архипа с Кохом, младший сержант Бакланов не мог не видеть, что Архип в туалете однозначно защищал салабона Зайца от нападок Коха, и хотя в словах Архипа о том, кто где служил, а кому где служить предстоит, была несомненная логика и правота, тем не менее позиция Архипа по отношению к Зайцу — в контексте всего произошедшего в эту ночь — заставляла думать-предполагать, что защищал Архип салабона Зайца не только из чувства справедливости, — о дальнейших отношениях Архипа и Зайца — с учетом того, что Архип про Зайца никому не собирался в роте рассказывать — Баклан мог бы предположить со стопроцентным попадание в «десяточку» сам… можно было бы и не спрашивать об очевидном, и тем не менее Баклан не удержался — спросил.
— А почему, бля, нет? — отозвался Архип с лёгкостью человека, нисколько не сомневающегося в своей правоте… и, глядя Баклану в глаза, Архип повторил еще раз: — Почему — нет? Если у салабона Зайца время от времени будет возникать желание где-нибудь в укромном, от посторонних глаз скрытом местечке сделать мне, «старичку», что-то приятное, так я в ответ на это его желание что — должен буду его отталкивать, отгонять от себя палкой? С какой, бля, стати?
Архип, глядя на Баклана, тихо засмеялся… в принципе, Баклан через считанные дни из части исчезал — младший сержант Бакланов в ближайшие дни стирался с монитора навсегда, и потому Архип мог сейчас говорить ему всё что угодно; ну, например: он мог бы сейчас сказать, что Зайца он трахать не будет, потому что он, Андрюха Архипов, вовсе не «голубой», чтоб заниматься подобным сексом систематически, — он мог бы убедительно откреститься от будущего кайфа с Зайцем, тем самым выдавая себя за «настоящего пацана», который лишь однажды, то есть сегодня ночью, по приколу попробовал, а дальше — «ни за что!» и «никогда!», «я не педик!» и «нах мне это надо!»… но в том-то и дело, что Архип был не «настоящим парнем», а настоящим парнем — настоящим без всяких кавычек: импульс, пробудившийся-проявившийся у Архипа в эту ночь, был девственно чист: пробудившийся импульс по причине отсутствия времени для томления не претерпел какую-либо мутацию под давлением церковно-блатных представлений об однополом сексе, не взрастился и не взлелеялся этими извращенными представлениями, не превратился под их тлетворным воздействием в «таракана», блокирующего естественные природные позывы, в той или иной мере свойственные каждому нормальному человеку… импульс, пробудившийся у Архипа в тот момент, когда он сжал-стиснул в своём кулаке возбужденный член салабона Зайца, отчасти с этим же Зайцем в туалете апробированный и затем в полную меру раскрывшийся в койке Баклана, не превратился в «таракана-мутанта», шлагбаумом лежащего на пути к кайфу, — пробудившийся импульс у Андрюхи Архипова сразу же реализовался в полноценном сексе, так что совершенно не комплексуя по поводу своего настроя на однополый секс с Димой-Димоном, Архип не увидел никакой нужды скрывать от Баклана то, что было для него вполне очевидно.
Архип не стал скрывать от Баклана своё намерение в ближайшие полгода кайфовать с салабоном, и Баклан, выслушав его откровенный ответ, неожиданно почувствовал в своей душе… сидящий на исходе ночи в канцелярии роты Саня Бакланов вдруг почувствовал смутную, ему самому непонятную зависть к Архипу, и даже не столько к Архипу, сколько к той простоте, ясности и цельности, с какой Андрюха Архипов смотрел на окружающий мир: «хуля нам, пацанам…», — глядя на Архипа, Баклан усмехнулся:
— А ты не боишься, что, трахая полгода салабона в жопу, ты станешь к концу службы «голубым»?
— Да ну! — отмахнулся Архип. — Не стану! — Он сказал это в ответ легко, уверенно, ни на миг не задумавшись, ни на секунду не усомнившись в своих словах… он сказал это, невольно подтверждая в глазах Баклана свою «лёгкость бытия». — «Голубыми», бля, рождаются… я где-то об этом слышал. А я, бля, что… поматросил — и бросил! Какая это «голубизна»? Это, бля, кайф… ну, то есть, временная «голубизна» — не настоящая. Типа хобби… вжик-вжик — и опять мужик! Завтра, Санёчек, я тебе позу одну покажу — испытаем-испробуем…
— Что, бля, за поза? — невольно вырвалось у Баклана, которому рассуждение Архипа о «голубых» показалось вполне исчерпывающим… во всяком случае, на данный момент — о «голубых» двадцатилетний Баклан, никогда этой темой не интересовавшийся и потому до сегодняшней ночи по отношению к этой теме пребывавший в состоянии индифферентном, знал ничуть не больше Архипа. — Что мы попробуем?
— А это, товарищ младший сержант, вы досконально узнаете завтра… а то, бля, будет неинтересно, — Архип, глядя на Баклана, засмеялся.
— Андрюха, бля! Ты что — специально меня заводишь? — Баклан, засмеявшись в ответ, игриво сощурил глаза.
— Дык… хуля здесь заводить! У нас, бля, ещё три ночи… три ночи, бля, впереди!
— Ну, бля, смотри… не обмани меня! — Баклан, невольно чувствуя в душе ту же самую «лёгкость бытия», что исходила от Архипа, шутливо погрозил Архипу пальцем.
— Хуля я буду тебя обманывать? Я что — враг самому себе? Я только одного не понимаю…
— Чего ты не понимаешь? — Баклан с любопытством уставился на Архипа — он, младший сержант Бакланов, уже понял, что рядовой Архипов, парень с виду простецкий и даже простоватый, думает-говорит вполне здраво, прагматично и совсем не глупо, а потому к его словам стоило относиться со вниманием.
— Смотри! Это — кайф… ну, то есть, когда пацан с пацаном… так? Так. Кайф — и сосать взаимно, и трахаться в жопу… ты ж, Санёк, не будешь отрицать, что это кайф? — Архип смотрел на Баклана серьёзно, смотрел без всякого подкола, и хотя вопрос этот был для обоих более чем риторическим, тем не менее Архип для своих дальнейших рассуждений хотел услышать слова подтверждения — Архип, вопросительно глядя на Баклана, ждал ответ.
— Ну… не буду отрицать, — Баклан, чувствуя лёгкую досаду от такой излишней прямолинейности Архипа, чуть заметно усмехнулся… хуля, бля, отрицать очевидно? То есть, хуля об этом — об очевидном — спрашивать!
— Вот! Так почему же тогда принято считать и говорить, что э т о — что-то позорное и плохое? Если э т о — кайф… можешь мне ответить?