А потом они трахнули друг друга в зад — натянули один одного в очко, и всё у них получилось… с кремом для смягчения и увлажнения кожи всё получилось отлично! Ну, то есть, было, конечно, больно — им обоим было больно поочерёдно, но это была «сексуальная боль», как подумал потом Саня Бакланов, — это была необычная боль — тупо раздирающая и вместе с тем горячая, волнующая, возбуждающе желаемая… это был по-настоящему мужской кайф — истинное наслаждение воинов.
Первым натянул Баклана Архип, причем вставил он член в зад Баклана не с первого раза и даже не со второго… поначалу Баклан стал в койке раком, — упираясь головой в подушку, Баклан выставил вверх распахнувшиеся ягодицы, и сопящий от предвкушения Архип, торопливо смазав кремом головку члена, раз и другой попытался вогнать член в очко в таком положении, но — не тут-то было: едва головка члена начинала давить на мышцы сфинктера — едва мышцы сфинктера начинали разжиматься-растягиваться, как Баклан тут же судорожно дёргался от боли, ускользая от давящего напора в сторону; во время третьей попытки Архип решил действовать решительнее: в третий раз, заняв исходное положение, получив от Баклана подтверждение,что головка члена упёрлась в туго стиснутое очко, Архип резко, рывком-толчком с силой двинул членом вперёд, и мышцы сфинктера под этим грубым натиском смазанной кремом головки тут же податливо растянулись, впуская головку вовнутрь, — Архип ощутил-почувствовал головкой обжигающую сладость, но это была для Архипа сладость секундная — в то же мгновение, едва головка члена вскользнула в очко, Баклан, непроизвольно вскрикнув от боли, с не меньшей силой рванул своё тело вперёд, тут же соскакивая, соскальзывая с Архипова члена… «Ты чего, бля, Санёчек, чего ты? Я же всунул уже! — прерывисто выдыхая жаром пышущие слова, Архип возбуждённо засмеялся. — Давай, бля… давай ещё раз!» Баклан, которому показалось, что вход изнутри словно ошпарили кипятком, ничком повалился на постель, непроизвольно сжимая, с силой стискивая мышцы сфинктера — интуитивно стремясь таким образом выдавить боль из тела… «Давай… по-другому давай — ложись на спину! — Архип неожиданно вспомнил позу, в которой однажды он безуспешно попытался всунуть в зад своей биксе. — Ложись… на спину ложись! — возбуждённо прошептал Архип, ни секунды не давая Баклану на осмысление предлагаемой новой конфигурации… впрочем, от Архипа шла такая уверенность, что Баклан, беспрекословно подчиняясь, тут же перевернулся на спину. — Так… теперь — ноги, Санёчек… ноги вверх подними… и — мне на плечи… на плечи мне ноги… так!» Ноги Баклана вмиг оказались полусогнутыми в коленях, причем сами колени оказались прижаты к плечам, отчего вскинутые вверх ступни были устремлены в потолок, словно жерла зенитных пушек, — Архип, теперь уже спереди пристраиваясь к Баклану между разведёнными в стороны ногами, правой рукой направил член в очко — и, нависая над Бакланом сверху, легонько надавил членом на мышцы сфинктера… и снова Баклан почувствовал боль — снова сморщился, но терпеть было можно, и Архип, не видя никакого сопротивления, затаив дыхание, глядя Баклану в глаза, медленно двинул членом дальше, чувствуя, как член погружается в тесную, жаром обволакивающую глубину… о таком кайфе девятнадцатилетний Андрюха Архипов даже в самых пламенных, самых упоительных своих фантазиях никогда — ни в подростковом возрасте, ни в юности, ни уже здесь, в армии — не только не догадывался, но даже не подозревал! Член, обживаемый жаром, вошел в очко полностью, до самого основания — Архив, вжавшись лобком в промежность Баклана, несколько секунд не двигался, осознавая божественную сладость погружённости в тело такого же, как он сам, парня, затем неуверенно двинул бёдрами, словно боясь нарушить сказочное ощущение, но от движения бёдер ощущение не исчезло, а только усилилось, и Андрюха Архипов, приоткрыв рот, прерывисто дыша, тут же уверенно и ритмично задвигал, заколыхал бёдрами взад-вперёд, впритирочку скользя напряженно окаменевшим членом в глубине Саниного тела… оргазм был подобен взрыву, так что от сладости последнего — финального — содрогания у Архипа на миг перехватило дыхание…
А потом точно так же Андрюху Архипова натянул-трахнул в зад Саня Бакланов — они поменялись местами, и теперь уже Архип, лежа на спине с поднятыми вверх ногами, невольно морщился от тупо раздирающей боли, а Баклан, нависая над ним, задыхаясь от сладости, неутомимо колыхал задницей, — Баклан имел настоящий секс впервые в жизни, и это ни шло ни в какое сравнение с тем подобием секса, который он мысленно воображал до этой ночи, предаваясь тайной мастурбации… самые изощрённые фантазии на тему обычного гетеросексуального траха с собственным участием были ничто по сравнению с тем, что он испытывал, скользя распираемым от наслаждения членом в тесном, жаром обжимающем очке Архипа, — оргазм накатил подобно цунами, так что Баклан, кончая Архипу в очко, не смог удержать стон сладострастия от ощущения опалившего промежность небывалого наслаждения…
Они не были ни мальчиками, только-только открывающими для себя мир чувственных переживаний — воплощающими это открывание в форму самых разнообразных экспериментов, ни подростками, переживающими волну своей гиперсексуальности, когда одолевающие желания поневоле заставляют искать кратчайшие пути к наслаждению, а ближе всех в это время, если не брать во внимание собственный кулак, для пацанов являются не девчонки, а друзья-приятели, с которыми — в случае удачного стечения обстоятельств — так обалденно предаваться настоящему сексу или даже любви, — они были вполне взрослыми парнями: Сане было уже за двадцать, а Андрюха к своим двадцати приближался, и потому для них, обычных взрослых парней, это был прежде всего полноценный, во всех смыслах удовлетворяющий секс, который не мог их в одночасье сделать геями, но который мог дать им настоящее полноценное наслаждение, что, собственно, и случилось — самым естественным образом произошло; по яркости, по глубине ощущений однополый секс ничем не уступал сексу разнополому, и в этом не было ничего удивительного или противоестественного, если учесть, что гомосексуальность и гетеросексуальность — как там говорил дедушка Фрейд? — не являются абсолютными, взаимоисключающими противоположностями, то есть потенциально любой человек в определенных условиях может не только вступить в гомосексуальный контакт, но и получить от этого самое настоящее удовольствие и удовлетворение… хорошая мысль для парней, пребывающих в армии! Впрочем, и удовольствие от однополого секса, и сексуальное удовлетворение будут по-настоящему полноценными лишь в том случае, если к такому сексу будут стремиться оба партнёра — если секс, именуемый однополым, будет взаимно желаемым; Архип и Баклан, трахнув в туалете рядового Зайца, испытали кайф физический, но оба — по причине незагаженности мозгов церковно-уголовными предписаниями в отношении к однополому сексу — смутно почувствовали, что, поимев Зайца в одностороннем порядке, они что-то при этом недополучили, в самих себе не реализовали со всей исчерпывающей полнотой, и — это смутное ощущение не полной удовлетворённости стало толчком к продолжению… и, лишь отдавшись один одному взаимно, они в полную меру смогли заполучить и сексуальное удовольствие, и сексуальное удовлетворение, — это был взаимный, совершенно реальный и полноценный, кайф, так что все представляемые ими «ракушки» на какой-то момент утратили своё возбуждающее очарование — глянец померк, и гламур скукожился, но это, опять-таки, не означало, что, с упоением трахнув друга, Баклан и Архип мгновенно сменили ориентацию — пол партнёра, на который устремляются помыслы и желания… всё это было подобно обновлению конфигурации у компа, когда обновление не отменяет прежние функции, а дополняет их новыми и таким образом обогащает всю систему, открывая для пользователя новые сказочные возможности… вот как всё это можно было понимать! То, что случилось в казарме между Архипом и Бакланом, было, по сути своей, обновлением смысла… или смыслов, поскольку каждый из них двигался в жизни собственной траекторией, а не трусил в составе стада, направляемого в загон опытными пастухами-кукловодами.
— Сколько там времени? Посмотри…
Баклан, протянув руку — не вставая с койки, открыл тумбочку и, нащупав в тумбочке свой «сотовый», открыл-откинул на нём крышку — на дисплее тут же высветились дата и время.
— Почти три… — прошептал Баклан и, закрыв крышку — возвращая телефон назад в тумбочку, едва слышно рассмеялся: — Нехилая ночка вышла… ты как?
— Нормально! Бля, никогда не думал, что всё это может быть так кайфово… с детства слышал, что всё это хрень, позор, ненормальность… а это — кайф! Ну, то есть, это — ничуть не хуже, чем с биксой, — отозвался Архип, и Баклан, который по части секса разнополого был девственником, не замедлил подтвердить сказанное Архипом — тут же авторитетно проговорил в ответ:
— Это, бля, точно! Я сам не думал — не ожидал…
Минуту-другую они лежали молча, чувствуя приятную опустошенность и даже усталость от всего, что случилось-произошло этой ночью, — они, лёжа-отдыхая после траха, невольнодумали о случившемся, но оба не чувствовали при этом ни смятения, ни какого-либо запоздалого раскаяния, ни даже намёка на какой-либо стыд… да и чего им было стыдиться — в чём им было раскаиваться? Боеготовность Вооруженных Сил они не подорвали, Присяге не изменили, и Отечество, трахнув друг друга, они ни в розницу, ни оптом не продали и не предали, — Вооруженные Силы, Присяга и Отечество к их упоительному траху не имели никакого отношения вообще… с чего бы они испытывали смятение? Все похмельные — или постсексуальные — переживания у парней в таких случаях происходят-случаются в головах, а с головами, с мозгами то есть, у них у обоих было всё в порядке… ну, и чего б они посыпали свои молодые головы пеплом? Другое дело, что лежать на койке было не очень удобно: койка была явно не приспособлена для того, чтоб лежать на ней рядом — на ней нужно было либо лежать одному, либо, если вдвоем, то лежать друг на друге… такой, видимо, у этих армейских коек, ровными рядами стоящих в казарме, был стандарт.
Архип, повернувшись набок — развернувшись в койке лицом к Баклану, положил ладонь Баклану на живот и, медленно скользнув ладонью вниз, остановил ладонь у основания члена — легонько вдавил ладонь в густые волосы… волосы на лобке у Баклана были густые и мягкие — как у биксы на «ракушке»… но Баклан был не биксой — он был парнем… «и — что с того? — подумал Архип, чувствуя ребром мизинца основание чужого полового члена. — Если это приятно…» Вот именно: если это приятно… если это приятно, нужно слушать — и слышать — самого себя, а не то, что болтают с чужого голоса пацаны вокруг, — нужно верить себе, а не лукавым пастырям-коммерсантам, которые не хуже гаишников, регулирующих движение на дорогах-перекрестках, направляют паству-электорат в нужный им в хлев-загон… лежащий рядом голый Саня был парнем, но это нисколько не смущало и не отталкивало Андрюху — наоборот, это привносило в душу смутное ощущение какой-то непонятной завершенности, целостности, удовлетворения…
— Санёчек… завтра продолжим? — прошептал Архип, причем в интонации его голоса прозвучал не столько вопрос, сколько констатация того, что завтра они именно так и сделают — кайф этот повторят-продолжат.
— А почему, бля, нет? — вопросом на вопрос отозвался Баклан, и теперь уже в интонации голоса Баклана прозвучал не столько вопрос, сколько согласие-утверждение; до возвращения роты было еще три ночи, и упускать такую возможность было бы верхом глупости… с какой, бля, стати они должны были лишать себя законного удовольствия?
Они, лёжа друг подле друга, помолчали; говорить было особо не о чем — всё было ясно без слов.
— Пойду, бля… подниму сейчас Коха, чтоб он Зайца сменил… и — спать! — проговорил Архип, садясь на койке — опуская ноги на пол… он сладко зевнул — как человек, вполне заслуживший отдых-сон.
Упоминание о рядовом Зайце мгновенно высветило перед мысленным взором Баклана самое начало этой ночи — начало всего… и Баклан, невольно вернувшийся в мыслях к тому, что случилось-произошло в туалете, так же невольно подумал-помыслил о том, что зря они с Зайцем всё это сделали именно т а к… ну, то есть, не то чтобы зря, а всё, что было-происходило в туалете, после того, что случилось-последовало в кровати, выглядело теперь как-то излишне прямолинейно, грубо, почти примитивно, а потому — малопривлекательно… то ли дело, когда всё это происходит взаимно — как с Архипом! Вот где настоящий кайф — настоящее наслаждение! А с другой стороны — если б не этот самый Заяц, который по глупости решил покайфовать, предварительно не подумав о том, что его за этим делом могут застать-застукать, то что б в эту ночь обломилось ему, Сане Бакланову? Да ничего! Та же самая мастурбация, сопровождаемая воображаемыми «ракушками»… так что в каком-то смысле этому салабону нужно было теперь мысленно сказать спасибо — без него, без Зайца, ничего этого просто-напросто не было б…
— Тебя утром на завтрак будить? — деловито поинтересовался Архип, надевая трусы.
— Не надо. Если проснусь — пойду, а нет, то пусть Заяц что-нибудь из столовой принесет, — отозвался Баклан, вслед за Архипом потянувшись за трусами своими.
— Хорошо, — кивнул Архип.
Баклан видел, как Архип несильным ударом ноги по ножке койки разбудил Шланга, как что-то Шлангу негромко сказал, как Шланг тут же стал одеваться, а сам Архип, пройдя дальше, склонился над своей тумбочкой, что-то из неё доставая… затем они оба, Архип и Шланг, возникли в освещённом проёме-прямоугольнике, ведущем из спального помещения в коридор, — через плечо Архипа было перекинуто полотенце…
В умывальную комнату, а из неё в туалет Архип и Шланг вошли вместе.
Заяц сидел на полу, привалившись спиной к стене… Шланг должен был сменить Зайца в два часа, а уже было три, — Заяц дремал, обхватив руками колени, наклонив вперёд голову, и когда Архип и Шланг вошли в туалет, испуганно вскинул на них заспанные глаза… понятно, что будить Шланга себе на смену должен был сам Заяц, но Архип, покидая туалет, велел Зайцу из туалета не выходить — Архип сказал, что Шланг придёт на смену сам… вот и получилось, что Заяц прождал Шланга лишний час, — Архип, увидев сидящего на полу Зайца, не мог не оценить его послушание… и, неожиданно для себя желая компенсировать Зайцу этот лишний час, что, в общем-то, было совершенно справедливо, Архип проговорил, обращаясь к Шлангу:
— Зайца в шесть не будить — он будет спать до семи. А ты, товарищ ефрейтор, к утру отдраишь три писсуара. Видишь, как сделал это Заяц за смену свою … глаз любуется! Сделаешь точно так же…
В принципе, это был вполне банальный — совершенно рутинный — момент: солдат-старослужащий дал задание бойцу, пусть даже и ефрейтору, выполнить некий объём работ… обычное дело! Но…
— Почему я? — недовольно проговорил Шланг, глядя на Архипа сонными глазами.