— Ну вот, — констатирую я. – Сейчас заявится сюда разбуженная вами мама и устроит нам скандал. Быстро гасите свет и дайте мне возможность привести себя в порядок и улизнуть отсюда!
Свет тут же ими тушится, и в темноте, уже направляясь к выходу, я слышу, как кто-то из девочек, хихикая, шепчет:
— Вспомни в случае чего о Туанетте!
30.8 – и всё-таки с тётушкой.
Не сообразив впопыхах, о чём идёт речь, я вспомнил об этой матери Сюзон и мачехи Сатюрнена сразу же после того, как оказываюсь в коридоре и кто-то хватает меня за плечи, начинает трясти:
— А вот и ты, непутёвый, откуда и куда путь держишь? Неужто от моих дочурок?
— Это вы, Татьяна Николаевна?
— Я самая… Что скажешь?
— Да вот уже второй раз направляюсь к вам в надежде обнаружить дверь не запертой, — шепчу я, обнимая и крепко прижимая к себе.
— Вот как!.. А по дороге забрёл к Вере и Наде… И что же узнал от них?.. Есть что поведать? Тогда заходи и рассказывай.
В комнате, куда она вводит меня, мне сразу же в глаза бросается свет от двух включённых на максимальную яркость керосиновых ламп и пустая постель.
— А где же Алексей Иванович? – недоумённо спрашиваю я.
— Спровадила его на часик-другой прогуляться по окрестностям…
— Как же вам это удалось?
— Сказала, что не могу заснуть из-за его храпа.
— Он действительно храпел?
— Какое это имеет значение теперь? Садись и рассказывай…
— Сейчас… Только позвольте мне сначала удовлетворить своё естественное любопытство и расстегнуть ваш халат…
— Что ж, пожалуй, позволю… А помнишь, как ты дрожащими пальцами расправлялся с пуговками на моей блузке тогда, на лесной поляне? Теперь, я вижу, ты действуешь довольно ловко… Но зачем ты стаскиваешь его с меня? Неужто мешает?.. Ну, ладно, так и быть… А теперь рассказывай, что удалось узнать от Веры и Нади… Я ведь знаю, что ты у них был…
— Хорошо, — соглашаюсь вроде бы я, возобновляя прерванные час с лишним назад ласки. — Но для начала позвольте узнать, прочли ли вы сами этот злосчастный роман?
— Откуда бы я тогда знала о его возмутительном содержании?
— Из их уст я слышал одно имя: «Туанетта». Это героиня романа?
— Нет, главная героиня романа — её дочь Сюзон. А что?
— А что вы скажете об этой самой Туанетте?
— Да ничего особенного: баба как баба, хотя и француженка. Хотя, может быть, благодаря этому, довольно любвеобильная и ни в чём не отказывающая своему исповеднику. Забыла, как его зовут. А что?
— Мне эту книжку прочесть не довелось, — объясняю я, запуская свою ладонь под верх сорочки и облапливая то одно, то другое полушарие её шикарного бюста, — но я подробно интересовался у девочек её содержанием, и мне показалось, что эта самая Туанетта помешала главному герою… Как его имя?..
— Не помню… какое-то редкое. Во всяком случае, ни Жак и не Жан…
— Не важно… Так вот, именно Туанетта помешала ему лишить девственности её дочь. Не так ли?
— Ну, не совсем так… Что дальше?
— А дальше, насколько я понял, Туанетта проявила не свойственную обычной бабе мудрость и взвалила на себя обязанности просвещения приёмного сына, не побрезговав предоставить в его полное распоряжение свою плоть… Разве не так?
— Не совсем так,милый. Но я твою мысль поняла: ты хотел бы, чтобы я стала твоей Туанеттой… Вон уже почти всю обнажил, подол задрал, незнамо как, ноги раздвинул, рука гуляет, черти где… Но в романе всё было иначе.
— А как? Расскажите.
— Расскажите да покажите!.. Не многого ли захотел?
— А почему бы и нет?
— Ну что ж, я сегодня добрая, время у нас есть, и попробую стать твоей учительницей, которая для успеха дела прибегает к опыту других. Слушай же. Эта самая твоя Туанетта, конечно же, была возмущена, обнаружив, как её дочь лишают девственности. Как говорится, inflagrante, в самый разгар преступления.
— В чём же оно заключалось? Что она увидела?
— Насколько мне запомнилось, они были совсем без одежды в объятиях друг друга, на полу, рядом со сломанной кроватью. Сюзон попискивала и подрагивала, помогая усилиям своего кузена путём упорных толчков расширить уже явно проложенную тропку. Зрелище для материнских глаз то ещё! Ей казалось, что они уже на полпути к конечной цели. Щеки у Сюзон порозовели, и она часто и тяжело дышала. Они терлись потными телами. По чувственному выражению лица Сюзон можно было понять, что её восторг подавляет боль. Да и пасынок барахтался в явном предвкушении близившегося блаженства. Увидев появление матери, Сюзон испугалась и начала предпринимать отчаянные попытки освободиться от хватки кузена, а он, распалённый желанием, лишь крепче стискивал её.
Туаннета окаменела. Рот её открылся было, да так ни одного слова из него и не вылетело. Но увидев, как Сюзон закрутила ягодицами и сообразив, что столь бурный экстаз вызывает схожие эмоции и у пасынка, у которого вот-вот тоже наступит наивысший миг, Туаннета успевает схватить его за плечи и помешать ему, так что он излился не внутрь, а на живот Сюзон. Однако ни страх, ни гнев, ни растерянность не могли охладить пыл пасынка. Опустив глаза, я смотрел , как яростно подрагивает его твёрдый, как железо, член.
— Как сейчас у меня, — не забываю вставить я, схватив тётушку за руки и направив её к своему паху.
— Откуда мне знать, я же не вижу! – отвлекается на минуту она от своего рассказа.
— Я сейчас его явлю вашему взору, — обещаю я. – Продолжайте свой рассказ. Что было дальше?
— А дальше было вот что. Туаннета взирала на его огурчик, как я сейчас на твой, и вывела пасынка из комнаты, даже не обменявшись с ним парой слов. Не то что я, — говорю тебе, всё говорю и ничего решительно не делаю, чтобы пресечь твои домогания. Да мне вот вывести тебя некуда.
— Что ж было потом?
— Tyaннeтa приводит его к себе в комнату и запирает дверь на задвижку. Кстати, а наша дверь заперта? Дай пойду взгляну.
— Я сам взгляну. Не прерывайтесь.
— Продолжаю. Пасынка охватил страх, ему захотелось удрать, скрыться с глаз мачехи. И, не придумав ничего лучшего, он ныряет в кровать и забивается под одеяло. Но напрасно. Будучи, как я уже говорила, бабой довольно любвеобильной, Туаннета не смогла не заметить достоинств соблазнителя.
— Что вы имеете в виду, говоря о достоинствах, Татьяна Николаевна?
— Я имею в виду то, что держу сейчас в своих руках… Но вернёмся к нашей Таунетте. Она догадалась о причине страха своего пасынка и постаралась его успокоить: «Нет, мальчик мой дорогой, нет, мой дружок, — утешно запричитала она. — От меня тебе не будет никакого вреда». Не поверив в её искренность и не покидая своего места, он суёт голову под подушку. Тогда она сама наклонилась и протянула руки под одеяло, чтобы вытащить его. Мальчик попытался забиться подальше, но всё напрасно, — она схватила его. Ты спросишь — за что? За какую часть тела? Правильно. За огурец. Сопротивляться больше не было смысла, и он вылезает. Она притягивает его к себе, как я тебя сейчас, продолжая держать за причинное место. Смущение от того, что он предстал перед Туанeтrой, так сказать, в первозданном виде, не помешало ему удивиться, обнаружив, что она тоже голая, хотя ещё мгновение назад была одета, если и не благопристойно, то, по крайней мере, самое необходимое было прикрыто.
— Как и вы сейчас. Не так ли?
— Да, но только с той разницей, что твою тётушку оголил её племянничек, а Туанетта совершила это сама. А так как она не отпускала его, огурец в её руке обрёл свою прежнюю силу и твёрдость, которую, было, утратил от страха. Опасения уступили место страсти при виде обнаженной Tyaнeтты.