— Наверно можно, раз монахи этим издревле занимаются.
— Но ведь это небось очень больно…
— А разве вам не было больно в первую брачную ночь?
— Было. Ну что?
— А ничего. Ведь потом всё прошло. Не так ли? Почему бы не попробовать? Ведь вы обещали мне ни в чём не отказывать. Разве нет?
— Да, обещала. Но о таком даже подумать не могла.
— А вот мне вдруг пришла в голову такая блажь.
— Действительно, блажь. Другого слова и не подберёшь… Но, верная своему обещанию, — поверь, очень искреннему, — я готова попробовать… Что и как надо делать, ты знаешь?
— Я сам не пробовал, но кое-что прознать из книжек. Мы сами уже неплохо подготовлены к этому физически: мой огурец весь покрыт вашей собственной смазкой и слюной, но в смазке нуждается и ваш задний проход. Пуслюнявим палец. Но этого, боюсь, мало. Вазелин найдётся?
Тётушка спускает ноги на пол, идёт к этажерке и достаёт баночку.
— Кажется, это вазелин. Что с ним делать?
— Намажьте мне как следует указательный палец, своею слюной смочите хорошенько мой огурец и забирайтесь на кровать, станьте на колени задом ко мне и позвольте мне побробовать.
Когда она всё это выполнила, я приступаю к делу: вот кончик моего указательного пальца дотрагивается до её ануса, совершает лёгкие движения вокруг него и погружается внутрь, сначала по ноготь, потом на целых две фаланги. Она ойкает.
— Ничего? – спрашиваю.
— Вроде ничего, — отвечает она, сохраняя занятую позу с выпяченным ко мне задом.
Я пристраиваюсь к нему поудобнее и, взяв в другую руку огурец, ввожу его, но не в анус, а в вагину и начинаю совершать там возвратно-поступательные движения. Тётушка охотно подмахивает мне, промычав что-то вроде:
— Может, так и продолжим? Я не против.
— Нет, — разъясняю я. – Это только, чтобы лучше смазать.
— Жаль! – произносит она со вздохом.
— Мне приходилось слышать такую поговорку: жалко у пчёлки в жопке. Вот сейчас самое время погрузить и моё жало в вашу попу. Я у же погрузил туда целых два пальца. Ничего?
— Пока терпимо.
— Придётся ещё малость потерпеть, когда я заменю их своим огурцом. Ох, как он хорошо смазан! Да, к счастью, не такой уж и большой.
— Дай-то Бог, — произносит она дрожащим голосом.
Я вынимаю пальцы, заменяю их головкой своего члена и, не долго думая с силою подаю свой крестец вперёд. Она охает и пытается податься своим крестцом вперёд, но мне удаётся удержать её в прежней позе, крепко ухватившись за бока.
— Ещё чуть-чуть, тётушка, — умаляю я. – Потерпите малость!
Два три толчка, и я ощущаю, как её нечто, похожее на клапанное устройство, поддаётся и раздвигается, пропуская вглубь не только головку, но и постепенно весь огурец.
— О, до чего это было больно! – слышу я слова тётушки.
Но сейчас, когда я, подавшись назад, совершаю новое погружение, она приветствует его встречным движением. И так каждый раз. Ощущение непередаваемое: моему огурцу так сладостно тесно, что ещё десяток-другой толчков, как из его конца вырывается поток спермы и я замираю в блаженстве.
— Ну что, кончил? – интересуется тётушка, продолжая лёгкие движения своим насаженным на мой стержень крестцом.
— Не то слово, Татьяна Николаевна! Даже не знаю, как вас благодарить! А вы, небось, здорово натерпелись?
— Что было, то было… Обещала же… И выдюжила. Но теперь-то можно мне избавиться от твоего инструмента, меня словно прошившего?
Мы разъединяемся, и она с некоторым усилием усаживается на свою задницу и продолжает:
— Бог ты мой, знал бы так, как у меня там всё болит! Надо же!
— Ничего удивительного в этом нет, — делаю я успокоительное заявление. – Хорошо ещё, что вы были так сильно возбуждены, что это в значительной мере блокировало чувство боли. Вазелин оказался кстати. Да и мой почти детский огурчик оказался в меру маленьким.
— Может быть, всё это и так. Но не хотелось бы ещё раз повергаться такому мучительному испытанию. Ведь у меня глаза чуть на лоб не вылезли!..
— Уверен, что в другой раз таких мучений не будет…
— Ничего себе! Он смеет говорить о другом разе! Давай-ка поживей собирай свои пожитки и оставь меня… Вон уже светает в окне, а я не знаю, как утром я смогу подняться…
Я мигом вскакиваю, одеваюсь и покидаю комнату, оказавшуюся для меня столь гостеприимной.
Выхожу на крыльцо. Идёт такой сильный дождь, что идти к госпоже Карповой отсыпаться у неё, пропадает охота. Бегу в уборную, затем направляюсь к умывальнику и совершаю там тщательный туалет, после чего возвращаюсь в дом. И надо же, сталкиваюсь лицом к лицу с хозяйкой.
— Вы, Мария Александровна? Что так рано на ногах?
— А ты где так поздно задержался? Заходила в библиотеку, там тебя нет. Волноваться начала. Ты так и не поспал?
— Чуточку удалось. И знаете, где?
— Где?
— В вашей постели!
— Как ты там оказался?
— Думал: или застану вас там, или дождусь вашего прихода.
— Узнаю буйную головушку… То-то мне, когда я пришла к себе прикорнуть часик-другой, показалось, что кто-то здесь побывал посторонний.
— А это был я. Но надеюсь, я для вас не совсем посторонний?
— Не совсем? Пожалуй, что и так… Чего же не дождался меня?
— Проснувшись, подумал, что уже поздно, и если позволю себе снова сомкнуть очи, утром буду обнаружен вашим вернувшимся супругом.