— Носки сам наденешь?
— Сам.
— И ботинки?
— Спасибо, справлюсь… А ты иди, а то замёрзнешь…
— Не замёрзну!.. Внутри меня такой пожар разгорелся!.. Не знаю, что и делать с собою… Вот сорочка, просовывай руки в рукава, я её подержу… Вот так!.. Теперь дай-ка обниму тебя, непутёвого, и поцелую.
И тут совсем рядом раздаётся:
— Это кто это в такое позднее время у меня под дверью обнимается и целуется?
По голосу сразу же становится понятно: это Татьяна Николаевна.
— Ах, вот это кто! – продолжает она, ощупывая нас. – Маман прощается с дитятей, называя его при этом непутёвым!
— А разве это не так? – возражает маман, поглаживая мне щёки.
— Кто ж сомневается! Только откуда и куда он, непутёвый, путь держит?
— Откуда, не ведаю, и куда путь держит, понятия не имею, — ведь он же у меня непутёвый! Попробуй, попытай его! А мне пора и в постель возвращаться.
— Пора, Лидочка, пора! – слышим мы вдруг голос из открывшейся двери её комнаты. – Что это вы тут за беседу устроили, в коридоре, да в такую поздноту?..
— Да вот, — берётся объяснить Татьяна Николаевна, — ваша драгоценная супруга пробует урезонить вашего Сашеньку, который вдруг превратился в лунатика. Наверно, плохо его лечили в больнице.
— Саша? Лунатик? Я чем-нибудь могу помочь?
— Да нет, ничего особенно страшного. Забирайте-ка лучше с собой Лидочку, а я попытаюсь докончить то, что она начала. Думаю, все будут довольны.
Беседа принимает интересный для меня оборот, и я молча жду, куда он обернётся.
— Слышишь, Лид, что предлагает Танечка? – продолжает мой отчим. – Пойдём, раз ничего страшного нет. Уже поздно, и всем спать пора.
— Иди-иди, — присоединяется к его уговорам Татьяна Николаевна. – Ты, что могла, уже сделала. Позволь мне испробовать на нём мои педагогические способности и попытаться направить его на путь истинный… Надеюсь, ты не против?
— Да что ты, Танечка?! – восклицает маман. — Конечно, конечно!.. Желаю тебе удачи!
После чего, обнимает меня, целует и говорит на прощанье:
— Будь, Сашенька, паинькой и слушайся во всё свою тётушку!
Когда мы остаёмся одни с Татьяной Николаевной, она берёт меня за руку и начинает строгий допрос:
— Ну что, непутёвый племянничек? Где прохлаждался? А ведь грозил заявиться ко мне среди ночи!.. Напугал меня так, что я глаз не смогла сомкнуть…
Уловив в её суровом тоне скрытую досаду, я принимаюсь, подыгрывая ей, оправдываться:
— Я как раз и шёл к вам, чтоб напугать ещё больше, да вот маман перехватила меня у самых ваших дверей…
— Значит, засаду тебе устроила, говоришь?
— Да что-то вроде этого получилось…
— А почему так поздно шёл?
— Ждал, когда всё в доме успокоится.
— И всё равно, на маменьку свою нарвался… Что ж ты так? Уж если ждал, то подождал бы ещё часик-другой, чтобы все наверняка уж спали.
— Я об этом думал. Но опасался, что светать станет…
— Значит, света боишься, а темноты нет?
— Тоже боюсь, но не так…
— Не так, говоришь… И всё же отправился в путешествие? В незнаемое…
— Ну, в какой-то степени да, если иметь в виду вашу комнату…
— Так ты всё же имел в виду мою комнату?.. И, что же, позволь узнать, тебя подвигло на это?
— Узнать вас поближе в новой обстановке…
— Поближе? … Куда уж ближе?
Она пытается (или делает вид, что пытается) вырваться из моих объятий, вертит головой, чтобы избежать поцелуев, но мне удаётся распахнуть её капот и зажать ладонями её груди.
— Какие у вас великолепные литавры! – спешу я расхвалить их.
— Литавры, говоришь? — смеётся она. – Нравятся?
— Ещё бы!
— Уж больно ты прыток стал… Ну хватит, хватит! Пора и честь знать. Давай-ка разойдёмся по своим постелям и попробуем уснуть.
— Так вы же говорили, что не сможете сомкнуть глаз.
— Да, говорила. Но сейчас, надеюсь, сумею заснуть. Так что, пока!
— А можно я с вами?
— Вот ещё чего надумал!.. К тому же, что-то мне подсказывает, что муженёк мой проснулся и, обнаружив моё отсутствие рядом с собой и услышав наши голоса, вздумает выйти к нам… Так что, пока!
— А прощальный поцелуй?
— Вот тебе прощальный поцелуй, несносный!.. И отправляйся к себе.