— Ах, — жеманно произносит она. – Ты меня застал врасплох… Я уже не ждала тебя и собиралась спать.
— А можно я помогу?
— Нет уж, как-нибудь сама…
Однако от ласок моих если и уклонялась, то скорее для вида.
— Ну что ты делаешь? Как можно?! Ну что за негодник такой!.. Да перестань же!.. Вдруг кто войдёт?
— Да кто ж войдёт? — спрашиваю я, отрывая губы от её на глазах распускающихся сосков.
— Да кто-кто! Коля раз, Таня два… Разве мало?
— Один от карт не может оторваться, другая ждёт меня, когда я вернусь к себе от тебя, чтобы узнать, здорово ли мне попало…
— Чего это она вдруг?
— Не знаю… Может, пожалеть захотела после нахлобучки, которую ты, если верить её словам, обещала мне устроить.
— Ах, вот оно что!… Пожалеть, значит, захотела своего племянника… Ну что ж, беги к ней!
И она, неожиданно разорвав мои объятия, вскакивает со стула и, прикрыв скрещенными руками свой обнажённый бюст, продолжает изливать своё негодование:
— Тоже мне, нашлась утешительница! Небось и с тобой снюхалась, а не только с Жорой?!
— Откуда ты знаешь про Жору?
— Знаю. За версту видно, что слюбились.
— Ну чего тут плохого? Уж не ревнуешь ли ты?
— Ещё чего? Ревновать!.. Хотя, чего это я разошлась? На Танюшку взъелась… Жору приплела… Сама лучше что ль?.. Прости меня, миленький!
Воспользовавшись тем, что она в этом порыве раскаяния протянула ко мне руки, я кидаюсь к ней и снова заключаю её в свои объятия.
— Ну что ты, маменька, успокойся! Позволь мне осушить твои слёзы у тебя на глазах… Знай, что лучше тебя нет никого на свете!.,.
— Ты правду говоришь?
— Ну конечно!
— Не знаю, что сегодня такое со мной случилось… Весь день на взводе… Нервы напряжены… И сорвалась… Ты не сердишься на свою мамочку?
— Как можно?!
— Нет, ты правду говоришь?
К ней возвращается былая игривость. Она сама обнимает и целует меня. А в перерывах между поцелуями продолжает восклицать:
— Значит, любишь свою мамочку? И мамочка твоя тебя любит. Причём безмерно… Не веришь? Тебе мало уже представленных доказательств? Нет, нет, ты только скажи! Что ещё надо?
Мне показалось, что она близка к новому взрыву истерики и сама предложит мне то, чего я на словах вроде бы страстно желал, но на деле физически навряд ли бы ещё готов был сделать. И поэтому я предпочёл ответить так:
— Успокойся, мамочка, хорошая моя! Я тебе верю. Но позволь на сей раз мне напомнить тебе о необходимости помнить об осторожности… Вдруг кто-то из упомянутых тобою нагрянет сюда? Давай дождёмся более благоприятного момента…
— И когда же он может, по твоему мнению, наступить? – игриво интересуется она, снова и снова покрывая меня поцелуями.
— Да хоть сегодня ночью, когда Николай Иванович, утомлённый картёжной игрой, уснёт без задних ног, а ты озаботишься тем, чтобы дверь оказалась не запертой…
— Да ты что, миленький? А если он… Я даже представить себе не могу, как это – рядом с ним! В одной постели!
— Что ж, придётся подождать, когда представится более благоприятный случай.
— Нет, как это так?! – не унималась она. – В одной постели! ..
Видимо, мысль о возможности такого рода измены показалась ей настолько необычной, а может быть и сладкой, что она никак не может от неё отвязаться.
— Ну ты и придумщик, миленький! И откуда такая прыть? А если он, проигравшись в карты, не сможет заснуть и будет всю ночь ворочаться и…
— Да, дорогая, ты, пожалуй права. Тут уж очень много риска. Так что позволь мне пока ограничиться малым и снова предложить тебе мои услуги для приготовления ко сну?
— Ты хочешь помочь мне переодеться?
— Вот именно. Ты не представляешь, как бы я желал доставить глазам и рукам пиршество насладиться всеми твоими прелестями!
— Признаюсь, я ни первому, ни второму мужу такого не позволяла и всегда готовилась к ночи сама. Мне легче… Ну да ладно! Снявши голову, по волосам не плачут. Коли такой грех приняла на душу, то чего уж печалиться о подобной мелочи.
— Мелочи, но приятной, — отвечаю я. – Приказывай, с чего начать. Я же в этом ничего не смыслю.
— Что ж, будем считать, что ты горничная… Начнём с корсета, я буду ослаблять шнуровку спереди, а ты сзади. Принимайся!
И поворачивается ко мне спиной.
Пальцы мои дрожат от волнения, у меня не всё сразу получается. Но когда она освобождается от этой поддевки и оборачивается ко мне, демонстрируя моим жадным взорам свои шикарные обнажённые груди, я вновь приникаю к ним губами и по очереди беру в зубы вздувшиеся соски. Маман моя охает, судорожно прижимает к себе мою голову, гладит мои волосы и выговаривает с нарочитым упрёком:
— А кто только что напоминал мне о необходимости помнить об осторожности?.. Так что прекращай свои безобразия… Пора и честь знать…
— А как же чулки? Я хотел, снимая их, вволю насладиться поглаживанием твоих прелестных щиколоток, икр, бёдер…
— Я тебя понимаю… Но это долгий процесс. Прежде ещё надо освободиться от пояса с подвязками…
— Так давай и освободимся!
— Да? А как это сделать, не скинув юбку?
— Я помогу! – восклицаю я, хватаясь за пояс. – Где тут крючки?
— Нет, нет, миленький! Наше время истекло…