— Ходит-приседает, ровно редьку сажает. Ха-ха-ха! Дурак!
Млея от сладострастия, бабка спустила бретельку маечки, полностью оголив круглое плечо девочки. И тут же прикоснулась к нему губами.
— А ты не расстраивайся, милая моя. Дураков на свете много. Плюнь на него. Обними лучше свою бабулю, она ведь так тебя любит, и добра желает.
— Какая вы хорошая… ой… и добрая…
— Ты пей, пей, ничего не бойся… ты ведь у себя дома…
Чувствуя, как нарастает возбуждение, бабка погладила ободранную коленку Беллы, затем откинула в сторону волосы, и поцеловала в шею.
— Спасибо вам, баба Надя. За доброту вашу.
— Петьке тебя трогать нельзя. Уу-у, мы его! Да? А бабе Наде можно. Правда ведь?
— Конечно… конечно!
— Дай-ка я грудки твои поцелую.
Груди уже обозначились — два еле приметных бугорка с припухшими розовыми сосками. Бабкин рот захватывал их целиком. Белла вздрогнула. «О, да она чуть завелась. Продолжим. Девчушка созревает, в молодых сосках томление. И этим надо воспользоваться». Её ножки судорожно дёрнулись несколько раз, по телу прошла крупная дрожь.
— Что это? А, баба Надя?
-А ты расслабься, кисонька. Страшного ничего тут нет. Ебаться-то ведь хочешь уже поди? Ну, ну! Не шарахайся ты от слов таких! В таком возрасте у всех такое бывает. Нагрянет интерес к ебле, что ни дай, ни вынеси! Да не смотри ты так!
— Е.. ебаться?!
— Ну да, ебаться. Что тут такого? Тебе ведь сладко было сейчас?
— Сладко, баба Надя, но…
— Раздвинь ножки. Сейчас окажешься на облаках. Спустишь как в раю…
— Спустишь?!
— Слушай, ластушка. Баба Надя тебе всё расскажет и всё покажет. Всё лучше, чем по подворотням с кем попало. Чему тут удивляться? У нас в деревне в этом возрасте все девки ебутся уже. Тоже мне, мудрёное дело! Что засмущалась? А? Это слово не слышала?
— Слышала. Подружка моя сказывала: девчонка одна, верующая шибко, на Остров молиться ходила. С вечера, известное дело, читала, молилась, к утру приустала да в роще спать залегла. Тут-то её и… того…
— Выебали.
— Ну да.
— Ах, мерзавец. Мошенник! Силком-то не дело. Полюбовно надо. А коли согласие меж людьми есть — отчего ж не поебаться? Потому дело доброе, приятное. Все ебутся. Вот в скитах, по-твоему, кто живёт? Земные ангелы? Подвижники? Ха-ха-ха! Держи карман. Обойди все здешние скиты, и найди мне тех, кто не ебётся! Такой дуры не найдёшь. Вот каковы у них пост да воздержание, ха-ха-ха! Сызмальства середь верующих живу, сколько на своём веку перевидала этих инокинь да монахинь, ни единой целки не знаю. Вон игуменья из Комарова! Казалось бы — во всём порядок, на хозяйство монастырское любо-дорого посмотреть. Баня липовая, на каменку квас. Сама с виду благочестива да учительна. Просто как есть святая женщина, не здесь, кажись, ей место, а в раю блаженном. Что ж на поверку вышло? С малолетками еблась, с парнями да девками. А девки те — ещё моложе, чем ты. Вот так… Хочешь ебаться-то?
Белла вдохнула и покорно опустила глаза. Зарделась. Багрянцем подернулись щеки, заблестели очи искрами. Бабка взглянула на склонившуюся над тарелкой девочку, улыбнулась лукавой улыбкой.
— Волка бояться — от белки бежать. Бояться надо дуре отпетой, а ты не из таковских. Знаешь пословицу: смелому горох хлебать, робкому пустых щей не видать. Ну, скажи, слово-то просто, незатейливое. Сладость в мыслях от такого слова.