И тут она обхватила его мальчишескую талию и повалилась на кровать. Кузька взял ее твеpдый моpщинистый сосок в pот и начал сосать. Затем схватил другую грудь и стал шумно сосать её. Бабка двигать промежность к его молоденькому хую.
— Мы сейчас ебаться будем?
— Внучек хочет свою бабушку?
— Я очень хочу!
Целится, целится своим хуем. Оп-ля, попал в щель. Ах, как она задышала! Разом заныло всё. Хотела поласкать пацана, да куда там! Стала кончать так, как никогда раньше. Из пизды потекла жидкость. Стало до невозможности сладко, сладко, сладко, всё внутри задрожало, она завопила, захотелось сожрать этого птенчика, искусать, выпить кровь, всю, до капли; сосать, лизать, целовать его губы, плечи, пальцы, соски, хуй, жопу. О, мальчик мой! Всё это пронеслось в голове в один миг. Она вздохнула, улыбнулась. Хорошо!
— Хорош языком трещать. Мне вон Беллка нравится… У неё жопа не хуже… Вишь, Белла, как репка мытая, очи звездистые рассыпчатые, бровки тонкие, ручки словно выточены.
У Беллы лицо словно багрецом подёрнуло. Она сразу же опустилась на колени и взяла дрожащей рукой потную возбужденную плоть Егора. Только она коснулась пальчиками его хуя, как Егор начал учащенно дышать, выдвигая вперед бедра. Она зажала хуй в кулачке и начала делать быстрые резкие движения от корня к головке. С каждым движением залупа все больше оголялась и наливалась кровью, становясь почти фиолетовой. От дырочки в головке к пальцам потянулись прозрачные слизистые нити. Схватив Беллу за волосы, он притянул ее ближе, так, что залупа упёрлась ей в щеку. Уста широко раскрылись, и его хуй под давлением бёдер глубоко вломился в ее рот. Она с готовностью поймала губами раздутую кровью залупу. Обернув вокруг пальцев волосы Беллы, Егор дёргал вперёд-назад свой могучий хуй, трахая в рот задыхающуюся девочку.
— Эээ! Осторожней там! Задохнётся же!
— Пошла на хуй! На базаре кричи! Цыц!
— Сдурел совсем, дурья башка?!
— Поди к бесу на поветь, окаянная!
Притянув ещё плотнее голову Беллы к себе, он уперся промежностью к её личику, и начал кончать. Густые потоки спермы заполнили ее горло, горьковатое семя горячими струйками наполняло рот. Егор облегчённо пыхтел. Ноги его слегка подрагивали. Наконец, он со стоном и рыком кончил и оттолкнул едва не задохнувшуюся девочку. Та упала на бок. Сквозь кашель изо рта вылетали ошмётки рвоты и сгустки семени Егора.
— Хуйня, оклемается… Знатно сосёт, сучка… Э, где научилась так сосать-то?
— Я… я… я…
— Чего вякаешь там?
— Хватит, хватит, ирод! В уме ли ты?! Замучил совсем девчонку. Ну, ну, успокойся, ненаглядная ты моя, сахарная, золотце моё…
— Не суетись, крыса. Я ж любя, ха-ха-ха!.. Нравится мне она. Ууу-у, какая жопка! Ну, давай, давай, надевай трусишки-то. Нравится мне, когда такие девчушечки в трусишках. Как завижу такую пионерку в трусишках, — разум теряю…
Это было правдой. Зашёл раз к Груше и Спиридону, а там дети, мал мала меньше. Да разве это мать? Ни приласкать, ни приголубить. Детям горькая доля. Призору нет, не умыты, не чесаны, грязные, оборванные. Иной раз голодными спать ложатся. Вот и привёз гостинцев-то. Грушка со Спиридоном, после пятого стакана, на боковую. А Зинка, младшенькая, в трусишках и маечке, к Егору, обниматься да целоваться, спасибо, мол, за подарки. Потискивает её, гладит спинку. Потом задирает маечку, а там!.. Плоское тельце с намёком на будушие груди; прикоснулся к сосочкам, поцеловал их. Зинка прижимается, сисечки-то маленькие, чуствительные; девчушка аж припукнула — кольнули, кольнули иголочки наслаждения. Чувствует Егор: задел струну, которая, хоть дремала себе, дремала, однако уже начала подниматься волной. Поцеловал пупочек — и видит, как что-то там у неё внутри начинает раскручиваться, разгораться и щекочет сладко. Улыбнулась, как дешёвая блядь. Рука невольно потянулась к своим грудкам — будто в них что-то шевельнулось. Поднял её Егор на руки, трусишки долой да и всадил в пиздёнку.
— Ааа-а! Дядя Егор, дядя Егор, не надоооо! Не надоооо-оооо! Пожалуйста-а!
— Кричи, кричи, никто не услышит, папка с мамкой пьяные вон валяются. Не плачь, касатка моя, не плачь, сделай приятное дяде. А я тебе в следующий раз куклу подарю.
— Хорошо, хорошо… Я потерплю… Только скажи, дядечка, что ж ты делаешь со мной?
— Ебу, солнышко, ебу. Видала, как папка твоей мамке вот сюда пиписькой-то запихивает?
— Видала… Думала, играются они так…
— Ебутся, а не играются. Все взрослые ебутся. Теперь и ты, как взрослая.
— Понятно. Только больно это — ебаться-то…