— Ебаться.
— Нравится тебе словечко это заветное? Говори, не бойся.
— Нравится…
— А теперь скажи: пизда.
— Пизда.
— У тебя пиздюшечка ещё. Вот у меня — пизда! Потрогай… Вот, видишь?
Бабка задрала ей юбку. Хлопчатобумажные трусики с рюшечками промокли насквозь между ног; тёмная липкая влага расплылась спереди большим пятном.
— Что это? Вроде не описалась… А? Баба Надя?
Доверчиво смотрит Белла в её страстью горящие глаза. Любо, любо слышать бабке мягкий, нежный, задушевный голос этой девочки.
— Твоя пизда, лебедушка, к ебле готова. Верь мне, красавица, нет на сырой земле ни единого живого существа, которое бы к ебле не тянулось. Даже в былиночке невзрачной тяга к ебле неимоверная. Исполнена земля этим. Велика та сила. Тут не суетное и ложное — приятное и сладкое творится. Вишь, грудь-то у меня копна копной! Щупай, щупай!
— Баба Надя, а ведь для ебли… нужен…
— Хуй. Всё верно. Не сразу, ангелочек мой, не сразу. Полижи мне сиськи — так же, как я тебе. Ну-ка, скажи: сиськи.
— Сиськи.
— Ну, давай, полижи. Умеешь?
— Умею.
Соврала. Но не показала виду. Заёрзала задницей, устраиваясь поудобнее. Откинув волосы в сторону, чтобы не мешали, девочка наклонила голову, высунула далеко вперёд свой острый язычок и стала нежно касаться самым его кончиком сосков бабки.
— Расцелуй в пух и прах! Вот так, вот так… Скажи: жопа…
— Жопа.
— Да не робей ты так, алмазная моя. У нас все так говорят, привыкай. Запомни: силу ебли никто отменить не может. Вот другую силу побороть можно. А эту — никогда. Кого умудрит природа ею — тот видит её в зорях алых, и в радуге семицветной, и в месяце ясном, в каждом человеке или животине. И с животиной ебаться можно. На то и предназначена. Не только для мяса, для молока или для услады взора, но и для ебли. Не хотела никогда у собаки какой отсосать?
— Отсосать? Нет, баба Надя. А вот поебаться… ага… Как увижу, какой у Шарика, у соседей наших псины… хуй…
— Всё впереди, золотко. Всё впереди. Баба Надя тебя всему научит. А стесняться животины, или там брезговать ею, жалеть её — это неправильно. Представляешь? Выйду я под красно солнце, под полетные облаки, стану посреди двора, под ноги поставлю животинку-то, зажму ногами, да и срать на неё, срать! А потом пинком — пошла вон!
— Я тоже так хочу.
— Всё впереди, золотко. Всё впереди. Не торопи события. Всё будет.
Горят её щеки, поднимается грудь — и очами, горящими огнём страсти, глядит она на Беллу, и вся дрожит в страстном трепете. Трогает девчонку за тонкие, ещё пацанские ляжки, лапает бёдра. Скользя по телу девочки, пальцы бабки остановились у нее в попке. О, какая эластичная дырочка, маленькая, тесная. Бабка ощупывала все впадинки и выпуклости девичьего тела, её рука скользила по выемкам ребрышек, по гладкому и мягкому животику, по соблазнительному пышному голенькому холмику между ног.
— Вот чертова трава, всем травам мати. Съешь! Девичью зазнобу распаляет. То не котлы кипят кипучие, это пизда твоя горит! Распалится ум, белое тело и горячая кровь!