— Да, сказала: после того как встретит твоего отца с вечерним поездом.
— Вот здорово! Это же часа четыре у нас с тобой!…
Женя радостно кидается ко мне на шею и целует.
— Вот ещё что, — останавливаю я её пыл, — я сказал ей, что ты неважно себя чувствуешь, поэтому она тебе просила передать, чтобы ты, если не сляжешь, приготовила всем чего-нибудь на ужин.
— Ужин? Да я хоть сейчас! Подождёшь меня здесь?
— А может после, перед самым их возвращением?
— После, так после! – соглашается она и снова целует.
Далее во многом повторяется утренняя процедура: обнажаются и подвергаются тисканию и обсасыванию её грудки, потом наступает очередь освободиться от юбки… Но в этот момент мы слышим:
— Женя! Мы уходим!
Мы застываем на минутку, а потом я, не спуская глаз с полуобнажённой девочки, принимаюсь за свою одёжку. И тут, видя, как она, поворачиваясь то одним боком, то другим, шлёпая по впившимся в её кожу комарам, меня осеняет:
— Послушай, Жень! А чего это мы тут будем кормить собою этих проклятых насекомых, которые, уверен, не дадут нам как следует насладиться друг другом? Пойдём-ка лучше в дом! Там их, наверно, намного меньше…
— Пойдём! – с готовностью соглашается она, живо поднимаясь и приводя себя в порядок.
Мы выбираемся из своего убежища и кидаемся в дом. Поднимаемся по ступенькам и оказываемся в довольно обширном и пустовато выглядящим помещении.
— Эта наша общая комната, — объясняет Женя.
— А где твоя? – интересуюсь я.
— Моей нет, я сплю с малышами. А мама с папой – на веранде.
— Куда пойдём? Где нам будет удобнее? У мамы с папой двуспальная постель?
— Нет, у них такие же кровати, как и у меня. Но на веранде слишком светло…
— Понятно, тогда пошли к тебе.
— Подожди, пожалуйста, здесь! Я тебя через минутку позову.
— Нет уж, — возражаю я. – Чего ждать? Пойдём вместе.
Я беру её за руку, но она её вырывает, говоря:
— Мне стыдно!..
— Какой может быть стыд, когда я тебя уже дважды, если не трижды, почти полностью обнажал? Доставь мне удовольствие сделать это ещё разик!
И тащу её, немного упирающуюся к открытой двери.