— Кто говорил? — изумлённо прошептал Колька.
— Я тебе говорил. А ты, бля, трахаться захотел — полез, бля, на меня…
— Ну, ни фига себе! — Колька, приподнявшись на локте, уставился на Влада. — Кто на кого полез первый? А? Кто кого первый обкончал?! Я тебя или ты меня?
— Ну, я тебя… я — первый… и что с того? А ты бы мог воздержаться — мог бы отказаться, — проговорил Влад, с трудом сдерживая смех. — Мог ведь?
— Зачем? — Колька смотрел на Влада с недоумением.
— Я тебя спрашиваю: мог ты отказаться? Мог или нет? Только честно…
— Ну, мог… я же не голубой! — Колька никак не мог сообразить, куда Влад клонит.
— Мог, значит … а зачем же тогда полез на меня? Почему не отказался?
— Ты чё — дурак? — Колька, глядя на Влада непонимающими глазами, проговорил с неожиданным напором в голосе. — Сам ты, значит, не отказался, а я бы отказывался… с какой это стати?
— Значит, что получается? Ты этого хотел? — Влад прищурился.
— А ты? — чуть помедлив, отозвался Колька, подозрительно глядя Владу в глаза.
Лёжа друг против друга, они вытирались одним полотенцем, — переговариваясь, они стирали с себя клейкую сперму, с наслаждением спущенную друг на друга… Колька был младше на год или даже чуть больше, и это было хорошо заметно по его фигуре: узкий в плечах и в бёдрах, Колька выглядел рядом с Владом угловато, даже субтильно… и еще был один момент — несомненное свидетельство того, что Колька был младше: на лобке у Влада волосы росли уже по мужскому типу, и к пупку поднималась хотя и редкая, но хорошо заметная \»тёщина дорожка\», а у Кольки живот был совершенно чистый, и лобок у Кольки скромно украшали лишь два небольших черных кустика, росших справа и слева от полового члена, да еще длинные редкие волосы, словно изгородь, росли вокруг члена у основания… и в то же время — при заметной разнице в возрасте — члены у обоих были почти одинаковы: длинные и толстые, члены у обоих выглядели внушительно, а на фоне субтильного Колькиного тела залупившийся Колькин член смотрелся даже возбуждающе…
— Ну, и чего ты молчишь? — Колька смотрел на Влада в упор, но в его взгляде подозрительность медленно испарялась, уступая место любопытству. — Ты же сам ко мне… сам ты, Влад, полез — ты первый меня…
— Ну-да, пока нет девчонок — пока мы одни… чего здесь особенного? — медленно проговорил Влад. — Я думаю, что это нормально…
— Вот именно! Я тоже так думаю, — хмыкнул Колька. — И о чём мы тогда говорим?
— А ты что — спать хочешь?
— Не хочу я спать… на! — Колька вернул Владу конец полотенца, которым он себя вытирал, и, откинувшись на спину — сладко вытянувшись во весь рост, закрыл глаза. Спать действительно не хотелось… да и какой мог быть сон, если только что с ним, с Колькой, такое случилось?
Влад, покосившись на лежащего Кольку — скользнув взглядом по его хрупкой фигуре, по лежащему на плоском животе залупившемуся члену, отложил полотенце в сторону и, точно так же откинувшись на спину, вытянулся на матрасе рядом с Колькой… Какое-то время они лежали молча — два пацана, только что вкусившие наслаждение однополого секса. Они лежали рядам, юные, оба голые, и лунный свет, щедро лившийся из окна, серебром омывал, словно лаская, их юные тела… Спать не хотелось — они лежали молча, чутко вслушиваясь в дыхание друг друга, и, хотя оба они молчали, мысли их были примерно одинаковы: они оба думали о только что случившемся…
В том, что это кайф, никаких сомнений ни у Влада, ни у Кольки не было — они оба только что вкусили упоительную сладость жаркого слияния своих тел, и было бы смешно и глупо отрицать, что это кайф и наслаждение… кайф и наслаждение — вот что они испытали оба! Но оба они также прекрасно знали, что такие — однополые — отношения вызывают у окружающих неприятие и осуждение… во всяком случае, ни Влад, ни Колька еще не встречали в своей жизни такого человека, который открыто сказал бы, что это кайф и что это ему, человеку этому, нравится, — наоборот: друзья-мальчишки сплошь и рядом говорили исключительно о \»дырках\», а если разговор и заходил о \»голубых\», то каждый считал своим долгом скорчить презрительную мину… и Колька делал точно так же, и точно так же делал Влад, — живущие в разных городах, они вели себя одинаково, совершенно не задумываясь, почему нужно делать именно так… почему нужно корчить презрительную мину, если это кайф и наслаждение? Почему нужно обязательно демонстрировать презрение, если этого сам не пробовал? Только потому, что делать так — корчить презрительную мину — положено? Ха! Положено… кем, бля, положено? Кто и когда решил, как наслаждаться правильно, а как неправильно? И вообще… кому, бля, какое дело до их сегодняшней ночи? Разве оттого, что они испытали наслаждение, стало кому-то плохо? Разве это не их личное дело — как наслаждаться?
Влад, лёжа рядом с Колькой, машинально теребил пальцами свой сочно-мягкий член, и от этой ненавязчивой ласки член его, утрачивая мягкость, медленно затвердевал — опять вставал… Они оба — Влад и Колька — лежали молча, но оба они думали об одном и том же: как совместить в своём понимании чувство упоительного кайфа с негативным отношением к этому самому кайфу? Чувство кайфа они оба сегодня испытали, а с негативным отношением они оба повсеместно уже сталкивались… ну, и как это совместить? Лёжа рядом, они оба думали об этом и том же — и оба не находили ответ, — они оба ещё не знали, что логика жизни не всегда совпадает с логикой существующей на данный момент морали, а тем более не совпадает с устоявшейся логикой лживых догм, лукаво искажающих — извращающих — логику жизни… да и откуда бы они это знали? В их ушах шелестела словесная шелуха, а глаза их усваивали презрительные ухмылки, едва разговор заходил о \»голубых\» — вот каков был их опыт до сегодняшней ночи… они — пацаны, ещё не искушенные жизнью — не знали даже того, что многие, и очень многие, в этой жизни говорят одно, а делают совсем другое…
Приподняв голову, Влад скользнул взглядом по лежащему на спине голому Кольке, и взгляд Влада остановился на Колькином животе — Колька лежал, ладонью прикрывая пах, и Владу показалось, что у Кольки стоит…
— Колёк… — прошептал Влад, ложась набок. — Ты чё — уже спишь?
— Нет… — Колька открыл глаза и, повернув набок голову, посмотрел на Влада.
— А чего молчишь? — Влад, приподнявшись, упёрся локтём в подушку. — Чего ты как неродной?
— Ты же молчишь, — отозвался Колька.