Влад, говоря это, невольно стиснул пальцами свой член, и это стискивание сладостью отозвалось в промежности… ох, если б он сейчас здесь был один — если б Кольки в палате не было!
— И что — никто об этом не знал?
— Никто… а зачем об этом кому-то знать? Знали те, кто его долбил…
Колька, слушая ответы Влада, тискал потными пальцами свой напряженно рвущийся из плавок член… Оставался ещё один вопрос — самый главный, — Колька невольно облизнул губы и, всё так же глядя Владу в глаза, этот главный вопрос из себя выдавил:
— А ты?
— Что? — отозвался Влад.
— Ты его тоже… да?
— Ну! — Влад хотел произнести это \»ну!\» как можно беспечнее, но голос у него был напряжен, и беспечной интонации, которая свидетельствовала бы о пустяковости подобного, у Влада не получилось.
Они вновь замолчали… Где-то рядом, совсем недалеко, шумело море, над миром плыла тёплая южная ночь, а в палате — в дощатом домике — два пацана, до предела возбуждённые, лежали друг против друга и, не скрывая своего возбуждения, с наслаждением тискали, мяли через плавки до боли напряженные, сладко ноющие члены…
— И что? — Колька первым нарушил молчание.
— Что? — словно эхо, отозвался Влад.
— Ну, это… ощущение, когда в жопу ебёшь… — Колька, говоря это, смотрел на Влада так, словно ждал от Влада какого-то необычного, необыкновенного откровения. — Ощущение, когда в жопу… какое?
Они лежали друг против друга, возбуждённые, изнемогающие от саднящей сладости в напряженных членах, и разговор этот с каждым произнесённым словом всё больше и больше подстёгивал их, и уже казалось — обоим казалось — что невозможное возможно…
— А ты сам… никогда, что ли, сам не пробовал? — прошептал Влад, обдавая Колькино лицо обжигающим дыханием.
— Никогда… — точно так же — шепотом — отозвался Колька, и эта была правда; Колька действительно никогда не пробовал — не было у него, у Кольки, такого друга или одноклассника, с кем можно было бы это делать… и приключений, с этим связанных, у него тоже никогда не было — ничего такого у Кольки не было! Даже внятного, осознанного желания у Кольки не было никогда — и никогда Колька не задумывался о подобном сексе всерьёз, никогда о нём не мечтал, никогда не примерял в своих фантазиях такой секс на себя…
Впрочем, Влад тоже никогда не пробовал с пацаном — у Влада тоже не было такого опыта, и всё, о чем он сейчас говорил жадно внимающему Кольке, было обычным враньём… ну, то есть, это могло быть и не враньём — подобные истории не такая уж редкость, да только сам Влад здесь был совершенно ни при чем: историю про пацана, которого всю смену втихаря трахали в лагере, Влад слышал год назад — в компании мальчишек, рассказывающих, кто и как провел лето… и вот теперь эта чья-то чужая история всплыла в памяти Влада как нельзя кстати — и он преподнёс её Кольке так, будто он тоже был в числе тех, кто пользовал пацана в качестве сексуального партнёра…
Колька сказал, что он с пацаном никогда не пробовал, и Влад… если б Колька в ответ на вопрос Влада засмеялся или презрительно бы фыркнул, демонстрируя свою половую неколебимость, Влад вряд ли стал бы говорить свои следующие слова… но Колька смотрел на Влада так, словно чего-то от него, от Влада, ждал — и Влад, неотрывно глядя Кольке в глаза, тихо, но отчетливо прошептал, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал как можно безразличнее:
— Многие пробуют… и мы… мы тоже можем попробовать… если ты хочешь…
Влад прошептал это, изнемогая от возбуждения и вместе с тем довольно смутно представляя себе во всех деталях то, что он предлагает, — это было голос желания, уже пробудившегося, но ещё напрочь лишенного какой-либо конкретики…
— Что попробовать? — Колька почувствовал, как во рту у него пересохло.
— Ну… — Влад смотрел на Кольку в упор, словно его, Кольку, гипнотизировал… собственно, ещё можно было всё превратить в шутку — можно было отыграть назад, и у Влада на какую-то долю секунды даже мелькнула такая мысль, но желание было неизмеримо сильнее этой трусливой мысли, и Влад, глядя на Кольку в упор — стараясь говорить как можно небрежнее, закончил, поясняя непонятливому Кольке: — Пока пересменка, и нет девчонок… хочешь?
В комнату лился всё тот же лунный свет, и лежащие друг против друга пацаны, через плавки сжимающие свои возбуждённые члены, словно парили в зыбком полумраке лунного серебра…
— Не знаю… — Колька, глядя на Влада в упор, облизнул пересохшие губы. — А ты сам — хочешь?
— Я же говорю: пока нет девчонок… да?
Колька, не отвечая — ничего не говоря вслух, молча кивнул… он был согласен — \»пока нет девчонок\». В конце концов, что в этом особенного — попробовать один раз? Завтра приедет дед, и он, Колька, уедет домой — никто ничего не узнает… а если так — если никто ничего не узнает, то какой тогда смысл ломать комедию, изображая из себя \»правильного пацана\»? Кому это надо? Член у Кольки стоял, как Железный Феликс, и Колька уже был не просто согласен — он хотел… хотел этого… хотел сам!