Влад, не слушая Кольку, плавно вдавил свой член до самого основания — до конца, и, почувствовав, как лобок его упёрся в расщелину между разведенными Колькиными булочками, замер… член был полностью т а м — в горячем пацанячем очке, и Влад, вжимаясь пахом в Колькины ягодицы, на какой-то миг затаил дыхание, пытаясь осознать новые, еще не ведомые ощущения… это был кайф — чувствовать, что ты т а м… Владу вдруг показалось, что он совершенно не чувствует свой член, словно член его парит в невесомости, и вместе с тем отчетливо чувствовалось, как мышцы Колькиного сфинктера туго обжимают член у самого основания… это был кайф! — и, удерживая вырывающегося Кольку руками за бёдра, Влад размашистыми толчками задвигал задом — взад-вперёд заскользил членом в Колькином очке, от наслаждения приоткрыв пышущий жаром рот…
— Влад, не могу я … больно, бля… не могу…
— Молчи, Колёк… я быстро… ещё чуть- чуть…
Судорожно сжимая матово-белые в лунном свете голые ягодицы — с сопением двигая бёдрами взад-вперёд, Влад сладострастно ебал Кольку в жопу…
— Не могу я… больно…
— Сейчас…
Влад, сладострастно сопя, толчками долбил Кольку в очко — и хотя Колька, то и дело дергаясь, пытался вырваться, Влад, сжимая в ладонях Колькины бёдра, держал Кольку крепко, — член, словно поршень, скользил взад-вперёд…
Взад-вперёд, взад-вперёд… боль не исчезла и даже не притупилась, а словно, достигнув своего апогея, стабилизировалась, и это уже было легче, — Колька, кусая нижнюю губу, тяжело дышал, и дыхание это было похоже на всхлипы — казалось, что Колька, судорожно втягивая в себя воздух, всхлипывает… взад-вперёд, взад-вперёд, — скользя членом в обжигающе горячем Колькином очке, Влад чувствовал, как наслаждение его стремительно растёт, ширится, с каждой секундой делаясь всё сильнее и сильнее… ещё сильнее… ещё… и вдруг, содрогнувшись — с силой вдавившись в Колькин зад, Влад замер, кончая…
Влад мастурбировал уже года три, причем последние полгода или даже чуть больше он проделывал это едва ли не каждый день — и ни разу ещё не было так сказочно, так необыкновенно сладко… оргазм был фантастический, — грудь у Влада ходила ходуном — он тяжело дышал, чувствуя, как огонь, залпом полыхнувший в промежности, медленно угасает, и возбуждение, сладко гудящее во всём теле, уступает место лёгкой, почти невесомой умиротворённости…
Колька, почувствовав, как пальцы Влада, цепко державшие его бёдра, ослабли, тут же всем телом подался вперёд, соскальзывая с Владова члена, — рухнув плашмя на матрас, Колька с силой сжал ягодицы — стиснул что есть силы мышцы сфинктера, словно желая выдавить из себя остатки распирающей, тупо обжигающей изнутри боли, еще секунду назад раздиравшей очко… они оба тяжело дышали — оба были мокрые от пота… Влад, опрокинувшись на спину — вытянувшись на матрасе рядом с Колькой, потянулся за полотенцем… да-а-а, ебать в жопу пацана — это кайф! Настоящий, бля, кайф…
Боль в Колькином очке исчезла — испарилась, словно её никогда там не было… и, приподнявшись — сев на матрасе, Колька с любопытством посмотрел на Влада, — лёжа на спине, Влад вытирал полотенцем член.
— Ну, Влад… ты совсем… — тихо засмеялся Колька, сам не зная, что этим \»совсем\» он хочет сказать — что оно означает. — Сразу видно, что опытный…
— Однозначно, — отозвался Влад, не глядя на Кольку.
Влад сказал всего одно слово, но этого было вполне достаточно, чтобы в голосе Влада Колька не услышал ни упругой напористости, ни жаркого возбуждения, что еще несколько минут назад так отчетливо — почти осязаемо — звучали, обжигая уши, — голос был словно бесцветный — никакой… Но ведь так бывает: сразу после оргазма, едва исчезает опалившая тело сладость, накатывает апатия или даже безразличие к партнёру… так бывает, — Влад, отбросив в сторону полотенце, умиротворённо закрыл глаза, не обращая на Кольку ни малейшего внимания.
Минуту или две они молчали. Колька, глядя то на лицо Влада, то на его лежащий на боку толстый, словно опухший, член, ждал, когда Влад предложит долбиться дальше — естественно, поменявшись при этом ролями… но Влад ничего не говорил — он лежал на спине с закрытыми глазами, и Колька, не выдержав, первым нарушил молчание:
— Влад…
— Что? — отозвался Влад, не спеша открывать глаза.
— Что — \»что\»? Становись — моя теперь очередь…
В глубине души Колька боялся, что Влад, отдолбив его в жопу, сам свою жопу не подставит — скажет, что он уже не хочет или что Колька ещё маленький… или что-нибудь еще придумает удовлетворившийся Влад, чтоб очко своё не подставлять, и получится… получится, что Колька, давший в жопу, является \»голубым\», а Влад, если он жопу свою не подставит — трахнуть себя в жопу не даст, \»голубым\» не является… да-да, получится именно так, а это уже не по правилам — так они оба не договаривались, — глядя на Влада, Колька машинально тискал ладонью вновь твердеющий член…
Как всякий нормальный пацан, Колька, переживающий свою собственную эпоху полового созревания, находился в том состоянии перманентного сексуального желания, когда хочется всё время: желание то возрастало, то уменьшалось, но никогда не исчезало совсем, и — утоляя снова и снова это неутоляемое желание, Колька, как все нормальные пацаны, уединённо мастурбировал… делать это было в кайф, и он, содрогаясь от подростковых оргазмов, делал это практически каждый день — такова была его персональная норма; правда, в лагере это получалось реже — нужно было, проявляя осторожность, каждый раз выискивать время и место, чтоб никто его за этим занятием не засёк — не застукал и потом не растрезвонил по всему лагерю… но, как говорится в таких случаях, было бы желание, а желание у взрослеющего Кольки было ого-го-го… и, будучи в лагере — уединяясь чаще всего или в кустах за хозблоком, или во время тихого часа в туалете, Колька доставал из шорт возбуждённый член и, чутко вслушиваясь в разные звуки, стремительно строчил рукой, как самый настоящий пулемёт… при этом, как всякий земной человек, Колька был не просто бисексуален — от природы и от рождения, а пребывал в том переходном возрасте, когда бисексуальность ещё не загнана бытующими предрассудками в глубь души, а лежит почти у каждого пацана на самой поверхности его ищущей чувственности, то есть готова в любой момент быть реализованной в смысле перехода из области гипотетической в область практическую: в том возрасте, в каком пребывал Колька, душа ещё не отравлена, не растлена и не замутнена грузом вековых предрассудков, и потому достаточно малейшего толчка, чтоб любой пацан захотел попробовать с пацаном… именно поэтому Колька хотел продолжения секса: подставив Владу очко своё, он хотел теперь точно так же натянуть в очко Влада, инстинктивно понимая, что это будет кайф и наслаждение, — как всякий нормальный пацан, Колька жаждал секса — и вместе с тем, как всякий пацан, живущий в обществе, где однополый секс до сих пор воспринимается многими так, как давным-давно предписалиего воспринимать ловцы человеческих душ, Колька совершенно не хотел быть \»голубым\»: в том социуме, где жил Колька, над \»голубыми\» смеялись и вслед им улюлюкали, а наиболее \»натуральные\» парни, публично демонстрирующие своё подчеркнуто презрительное отношение к \»голубым\», могли даже предпринять целенаправленную травлю либо вообще устроить \»ремонт\»… конечно же, всё это — и смех, и улюлюканье, и всякие-разные прессинги по отношению к тем, кто обнаруживал свою вовлеченность в однополый секс — было плодом-результатом тысячелетних усилий ловцов человеческих душ: это они, лицемерные пастыри, предававшие анафеме тех, кто жаждал плотских радостей жизни, из поколения в поколение формировали у неотягощённой умом паствы душевный недуг — гомофобию… но — Колька ничего этого не знал, и вся его нелукавая правда заключалась в том, что он, следуя своей человеческой сути, жаждал, как всякий нормальный пацан, совершенно нормального секса: желая вставить свой член Владу в очко, он жаждал сексуального наслаждения… да, Колька жаждал наслаждения, и в то же время — помимо этого — ему было просто необходимо натянуть Влада по полной программе, и вот почему: с Владом нужно было сделать то же самое, чтоб они оба таким образом оказались в одинаковом положении, что, в свою очередь, не позволит Владу думать или говорить, что Колька \»голубой\»…
Конечно, если Влад заупрямится и подставлять Кольке своё очко откажется, ничего смертельного, в принципе, не произойдёт — смена Колькина закончилась, завтра он, Колька, уедет домой, и там, дома, никто из друзей-пацанов никогда не узнает, как он, Колька, стоял на матрасах раком и как его, Кольку, пацан долбил в очко — никто и никогда не узнает об этом в Колькином городе, и значит никто и никогда \»голубым\» его не обзовёт, — обо всём этом Колька, не желающий быть \»голубым\», уже успел подумать… но всё это относилось к логике аморальной морали, сшитой по лекалам ловцов человеческих душ — коммерсантов в рясах. А еще была логика жизни, и — по законам этой логики Колька, как всякий нормальный пацан, жаждал секса, — голый Влад лежал рядом, и его сочная пацанячая попка манила Кольку, нетерпеливо тискающего свой вновь подскочивший член, обещанием упоительного кайфа…
— Влад… — Видя, что Влад не отзывается — ничего не говорит в ответ, Колька нетерпеливо пошевелился. — Ну, чего ты? Давай… слышишь? Моя теперь очередь…
— Может быть, завтра? — отозвался Влад, глядя на возбуждённый Колькин член.
— Что — \»завтра\»? — в Колькином голосе послышалось едва уловимое напряжение.
— Ну, завтра… утром проснёмся — и ты меня сразу же дёрнешь… — пояснил Влад. Он лежал на спине, вытянув ноги, и его собственный член умиротворенно покоился на боку, матово блестя в лунном свете обнаженной головкой.