— Вот… — Влад, оставив Колькины бёдра в покое, сел рядом. Член у Влада был вздыблен — стоял несгибаемым колом, и Влад, изнемогая от возбуждения, сжал его в кулаке. — А ты мне не верил — думал, что я не хочу. А сам, бля…
— Откуда я знал? — огрызнулся Колька.
Какое-то время они молчали… Возбуждение никуда не делось — не исчезло, не испарилось, и они оба по-прежнему чувствовали жаром сверлящий зуд неутолённого желания — они оба были готовы открыть для себя эту еще неведомую им страницу человеческой страсти, но неожиданная заминка сбила обоих с толка.
— Я ж говорил, что смазывать надо… — Влад, одной рукой тиская свой вздыбленный член, ладонью другой руки сладострастно гладил сочные булочки лежащего на животе Кольки.
— А вы… — Колька, пружинисто оторвав тело от матраса, перевернулся на спину, и его возбуждённый член, под углом устремившийся к потолку, чуть заметно задёргался от напряжения, — ну, ты рассказывал про пацана, которого вы прошлым летом долбили в лагере… вы смазывали?
— Естественно! — не моргнув глазом, отозвался Влад.
— А чем?
— Вазелином. У него был — он с собой привозил…
— Он что — голубой был, что ли? — Колька, машинально стиснув в кулаке свой член, вопросительно посмотрел Владу в глаза.
— Ну! Ему нравилось это, — Влад сочинял, не задумываясь — на ходу, и получалось это у Влада вполне убедительно. — Мы его каждый вечер… каждый вечер ставили раком, и… все пацаны в палате его долбили… в жопу долбили — в очко… кайф! С вазелином — кайф… не хуже, чем с девчонками… полный улёт!
— И ему было ни капельки не больно? — с сомнением прошептал Колька.
— Я же тебе говорю: с вазелином… больно, когда на сухую, а с вазелином — самое то… кайф, бля! Мы его каждый вечер…
Влад сам не знал, зачем он это всё говорит — слова наворачивались сами собой, и было какое-то непонятное, даже, пожалуй, неосознаваемое удовольствие всё это проговаривать вслух — лежащему на спине голому Кольке…
— Я не голубой, — неожиданно проговорил Колька, с силой прижимая ладонью свой член к животу.
— Ну, и что? — отозвался Влад — и, хмыкнув, он посмотрел на Колькину руку. — Я тоже не голубой… и что с того? Так могут все, а не только голубые… понял? Все так могут, если нет девчонок.
Они вновь замолчали… Колька, с силой сжимая ягодицы — невидимо стискивая мышцы сфинктера, вдруг подумал, что если… если в зад долбиться могут только \»голубые\», то тогда получается, что они с Владом \»голубые\» тоже… но Колька никогда не буксовал на этой теме: никогда он, как другие пацаны, втайне не гомофилил — ни разу он не дрочил, воображая секс с пацанами, и точно так же никогда, как другие пацаны, на показ не гомофобил, — никогда он теме однополого секса не придавал какого-то особого — сокровенного — значения… и — если б дед за ним приехал вовремя, то ничего этого вообще не было б… разве он \»голубой\»? И Влад не похож на \»голубого\»… хотя — что значит \»похож\» или \»непохож\»? И вообще… Влад сказал, что делать так — в зад долбиться — могут все…
— Все-все? — прошептал Колька, нарушая молчание.
— Всё-все, — отозвался, словно эхо, Влад. — Конечно, делают так не все, но делать так могут все…
\»Делать так могут все\» — сказал Влад, и это было удивительно: сказав так, Влад невольно выразил квинтэссенцию — самую сущность — человеческой сексуальности… но удивительно было вовсе не то, что так могут делать все, а удивительно было то, что сказал это Влад — самый обычный пацан, ещё ничего не знающий ни о мире, ни о себе самом, — устами младенцев глаголет истина!.. Впрочем, Влад, говоря Кольке о том, что делать так могут все, вовсе не думал ни о какой истине — он сказал это исключительно для того, чтобы словами этими подчеркнуть, что он, уже трахавший пацана, точно так же, как и Колька, ни в коем случае не является \»голубым\»… они оба жаждали продолжения — оба жаждали однополого секса, и оба при этом не хотели быть \»голубыми\», отбрыкиваясь от этого слова как от чего-то заведомо неприемлемого, и — это хотение-нехотение было достаточно симптоматично, чтобы ставить диагноз социуму, в котором они жили и который преподносил им в качестве истин заплесневелые догмы…
Собственно, почему они оба — и Влад, и Колька — \»голубыми\» быть ни за что не хотели, объяснять не надо: самые обычные пацаны, они, как и многие их сверстники, мыслили расхожими клише — набором достаточно примитивных, но повсеместно укоренившихся представлений о том, что быть \»голубым\» для пацана и ненормально, и неестественно, и, что самое главное, позорно… вот поэтому они — Колька и Влад — \»голубыми\» быть ни за что не хотели. А между тем, в сексуальном плане они оба были сущими младенцами, и дело здесь было не столько в отсутствии сексуального опыта, сколько в отсутствии самых элементарных — объективных и внятных — знаний: самые обычные пацаны, живущие в мире, где истина давно переплелась с ложью, они совершенно ничего не знал ни о Древней Греции, где однополая любовь неизменно ассоциировалась с мужеством и честью, доблестью и геройством, ни о легендарной Спарте, где однополая любовь не просто допускалась, а законом вменялась в обязанность каждому пацану, ни о Римской Цивилизации, где однополой любви предавались все, кто хотел, а хотели, как свидетельствует история, очень и очень многие — от императоров до рабов, — ничего этого они не знали. Как не знали они и того, что на закате Античного Мира, упивавшегося всем многообразием безграничной чувственности, невесть откуда явились ловцы человеческих душ — творцы нового мирового порядка, жаждавшие неограниченной власти над людьми, и… вместо многоцветия чувственности стал повсеместно насаждаться черно-белый аскетизм, а логика жизни сменилась логикой лицемерной святости, под которой с самого начала искусно скрылась ненависть ко всему, что делает человека самодостаточным и счастливым, — о таком повороте в истории пацаны ничего не знали тоже.
А между тем, история не стояла на месте: ловцы человеческих душ, едва набрав силу, тут же присвоили себе право определять, что свято для всякого человека, а что греховно — что можно делать земному человеку, а что нельзя… и — двадцать столетий лукавые пастыри, используя ложь и культивируя страх, неустанно извращали логику жизни, делая это с одной-единственной целью — заполучить неограниченную власть над душами людей… понятно, что и этого Влад и Колька тоже не знали: в школе об этом не рассказывают, да и вряд ли в обозримом будущем рассказывать будут — учитывая, как эти самые ловцы, слившись в экстазе с власть предержащими, рвутся сегодня в школу, а сами по себе ни Колька, ни Влад никогда всем этим не интересовались, — они были сущими младенцами в смысле сексуальной просвещенности… точнее, они были самыми обычными пацанами, и — видя негативное отношение к однополому сексу со стороны окружающих, они оба понятия не имели, чем обусловлена такая нетерпимость: усваивая наряду с информацией полезной и нужной разнообразные предрассудки, Влад и Колька, как многие и многие другие пацаны, воспринимали негативное отношение к однополому сексу как некую данность — как аксиому… а между тем, отношение такое формировалось в умах поколений столетиями, иделалось это под неусыпным надзором лукавых пастырей, провозгласивших секс результатом происков сатаны, — объявив секс исчадием ада и по этой дикой с точки зрения здравого смысла причине предав его анафеме, ловцы человеческих душ из поколения в поколение неустанно насаждали в сознании людей страх и ужас к любым проявлениям человеческой сексуальности, и прежде всего к однополой любви, способной дарить человеку упоительную радость… как заметил в своё время Ницше, попы поднесли Эроту чашу с ядом, но Эрот не умер, а выродился в порок, — понятно, что однополое влечение, являющееся неотъемлемой частью человеческой сексуальности, само по себе пороком никогда не было и стать пороком оно не могло, но порочным и греховным влечение это стало в восприятии одураченной паствы — и в средние века тех, кто вопреки запретам был замечен предающимся однополой любви, для устрашения других, еще не замеченных, сжигали на кострах… понятно, что о том, как безумствовала средневековая гомофобия, искусно подогреваемая хитрожопыми пастырями, Влад и Колька тоже ничего не знали; как не знали они и того, с какой целью ловцы человеческих душ всё это предпринимали — для чего они это проделывали… А между тем, цель у них, у этих лукавых святош, была: целью их были кошельки людей… но прежде, чем начать людей доить, надо было их оболванить, — ведь ясно же, что человек счастливый и в счастье своём самодостаточный в пастырях не нуждается — в поисках утешения человек, радующийся жизни, к пастырям не пойдёт, а значит и деньги свои — за обещание рая небесного — пастырям человек такой не понесёт… с какой, бля, стати? Человек здоровый к лекарю не ходит… а внушив человеку чувство греховности, искалечив его психику, создав в душе человеческой хаос, можно было потом, лицемерно протягивая руку помощи и утешения, зазывать человека к себе — с его кошельком… и — доить его, вечного грешника, по полной программе доить, что, собственно, ловцы человеческих душ не без успеха и делали на протяжении не одного столетия… впрочем, и об этом Влад и Колька тоже ничего не знали.
Как не знали они и того, что оголтелую гомофобию не без успеха брали на вооружение вожди тоталитарных режимов, не только используя уже сформировавшийся страх людей перед сексуальностью, но и подогревая его новыми домыслами и измышлениями, — гомофобия, юридически закреплённая статьями в Уголовных кодексах, была очень удобна для обуздания тех, кто рвался ввысь… и вообще: преподнося однополую любовь как порок и ненормальность, как сексуальное извращение, как нечто позорное и потому неприемлемое, было легче одних шантажировать, других под страхом разоблачения вербовать в стукачи, третьими манипулировать, держа их на крючке, и так далее и тому подобное, — гомофобия была и остаётся универсальным средством, позволяющим кукловодам рулить недоумками… конечно же, и об этом — о гомофобии, используемой кукловодами в своих целях — Колька и Влад тоже ничего не знал. Как не знали они и того, что гомофобия, порождённая и умело взращенная, выпестованная ловцами человеческих душ — коммерсантами в рясах, есть ничто иное как психическая болезнь, и больны этой болезнью те, кто, попав в не сегодня расставленные сети, запутался между собственной сексуальностью и внедрёнными в сознание общества иезуитскими запретами, предписывающими эту сексуальность подавлять: гомофобия — это болезнь не уничтоженного, но извращенного желания, и чем сильнее такое желание, подчас с самого детства задавленное, в подсознание вытесненное и потому явно не осознаваемое, тем больше пучит такого больного от злобы и ненависти ко всем, кто, запреты презрев, любит так, как диктует природа… впрочем, этого Влад и Колька тоже не знали. По сути, они не знал ничего — они были сущими младенцами в смысле сексуальной просвещенности, но, как известно, устами младенцев глаголет истина, и Влад, говоря с Колькой об однополом сексе, невольно сформулировал саму сущность — квинтэссенцию — человеческой сексуальности: \»так могут все\»… Понятно, что, сказав так, никакой Америки Влад не открыл: люди, сведущие в области сексуальности, давно доказали, а люди, предпочитающие искать истину самостоятельно, а не кормиться с рук лукавых пастырей, давно знают, что в однополом сексе нет ничего болезненного или извращенного, позорного или порочного: однополый секс, почитаемый или запрещаемый, существующий открыто или практикуемый подпольно, но неизменно присутствующий во всех эпохах и повсеместно распространенный во всех уголках Земли, так же нормален и так же естественен для всякого человека, как секс разнополый, ибо всякий человек изначально — от природы — бисексуален, а это значит, что всякий человек может вступать в однополые контакты, испытывая при этом полноценное наслаждение… ведь не случайно же сами ловцы человеческих душ однополым сексом отнюдь не пренебрегали, о чем тоже свидетельствует история, и не только история, отдалённая в веках, но и самая что ни на есть новейшая, — костры и прочая анафема в века прошлые, антигеевские транспаранты и зажигательные речи в дни нынешние — всё это предназначалось раньше и уж тем более предназначается сегодня мальчиколюбцами в рясах отнюдь не для себя, а исключительно для лохов — для тех, кто не хочет либо не умеет думать сам и потому небрезгливо хавает то, что для него придумывают другие… миром правят двойные стандарты, и коммерсанты в рясах — лукавые пастыри, трахающие послушников — тому наглядная иллюстрация: понося однополый секс публично, они ловят свой кайф втихаря; но этого ни Колька, ни Влад тоже не знали… они ничего не знали, — не желая быть \»голубыми\», они понятия не имели, почему это нежелание нужно воспринимать как аксиому… извращенное представление об однополом сексе как о чём-то неприемлемом и позорном — вот было их \»знание\», и тем не менее… логика жизни была сильнее измышлений лукавых пастырей, превративших свои измышления в догму и растливших этой догмой миллионы и миллионы людей за прошедшие тысячелетия…
Луна, как и тысячи лет назад, заливала мир своим серебристым светом, и часть этого света потоком лилась в два небольших окна, — в палате было достаточно светло, чтоб отчетливо видеть лица друг друга… за стенами домика было тихо-тихо.
— Да, я тоже так думаю… — прошептал Колька, глядя на Влада.
— Что ты думаешь? — живо отозвался Влад.