— Можно я откину одеяло?
— Зачем?
— Чтобы ещё раз убедиться в вашей красоте…
— Не стоит…
— Почему?
Вместо ответа она снова обнимает и целует меня. Ощутив, как мой сучок наливается живительной энергией, я стараюсь прижаться им к ней и таким образом дать ей знать, какие чувства она во мне вызывает.
— О, — со смешком восклицает она, — да ты, оказывается ещё и балун!
— Балун не я сам, а некая моя частичка, — возражаю я, беря её ладонь и направляя её вниз между нашими животами.
Она её тут же отдёргивает, но продолжает поглаживать мои бока и плечи и отвечать на мои поцелуи.
— Для меня ты балун, которого все балуют.
— И вы тоже меня балуете…
— И я.
— И готовы во всём давать поблажку?
Задавая этот вопрос, я поворачиваю госпожу Самарину на спину, после чего одной рукой обхватываю за шею, чтобы снова поцеловать, а другой нахожу разрез в панталонах и пускаюсь в прогулку по шелковистым зарослям на лобке, обнаруживаю заветную щель, но как только дотрагиваюсь до неё кончиком пальца, там тут же появляется её ладонь. Я кладу в неё своего балуна, и ладонь тотчас же отдёргивается, а вместе с нею исчезает препятствие для моего пальца, после нескольких движений вверх и вниз вдоль вздувшихся срамных губ упёршевшегося в разбухший клитор.
— Да, — удивлённо произносит она. – Я-то думала…
— Что вы думали?
Она снова поворачивается ко мне верхней частью тела, обнимает, целует и признаётся:
— Думала, что балун, шалун, проказник, часто не знающий меру в своих забавах… Но чтобы такой!…
И откидывается опять на спину.
— Можно мне побаловаться вашими литаврами?
— Что ты имеешь в виду?
— Ваши перси…
— Попробуй!
Я взбираюсь на неё и облапливаю её скрытые под лифом груди, мну их, сколько можно, пытаюсь, но безрезультатно, просунуть ладони под плотную ткань и, наконец, спрашиваю:
— Где тут пуговицы?