— Понятно…
— А раз понятно, прими, пожалуйста, это к сведению…
Обняв меня и приклеив свои уста к моим, она принимается ёрзать подо мною, как бы призывая возобновить любовное действие. Я отвечаю ей парой-другой энергичных толчков, но потом прерываюсь, чтобы задать ещё один вопрос:
— А просветите меня, Евгения Львовна, в таком вопросе… Я что-то читал по этому поводу, но вывод запамятовал… Что если мой исход не совпадёт с вашим, риск уменьшается?
— Думаю, что нет… Иначе бы я не родила ни Мишу, ни Ксеню. Я тогда вообще понятия не имела, что это такое – экстаз… Ну да ладно об этом!..
Мы возобновляем то, ради чего оказались в постели. Я чувствую с каким напряжением, доставляющим мне массу наслаждения, мой поршенёк двигается туда-сюда в её цилиндре, и не проходит и минуты, наверно, как я, помня озабоченность моей дамы, вынужден срочно покинуть её столь дразнящее влагилище. Сжав меня, содрогающегося в конвульсиях, госпожа Самарина не устаёт благодарно целовать и расхваливать меня:
— Какой же ты у меня славненький!.. Настоящий герой!.. Рыцарь, готовый на любые жертвы ради дамы!…
И только дождавшись, когда моё семяизвержение на её живот и бёдра прекратится, осторожно освобождается из-под тяжести моего тела. Распростёршись рядом с закрытыми глазами и удовлетворённой улыбкой на лице, она теребит волосы на моей голове и молчит.
— Значит, я вас не очень разочаровал, так и не дождавшись вашего исхода? – осмеливаюсь поинтересоваться я, поворачиваясь к ней боком и дотрагиваясь до грудей.
— Да что ты, миленький! Ни в коем разе… Наоборот, это я чувствую себя перед тобою несколько виноватой…
— Надеюсь, что у нас будет ещё время, чтобы исправиться… Я говорю о себе.
— Будет, миленький, будет… Но прежде тебе не мешает подкрепить силёнки… Не так ли?.. Сейчас пойду что-нибудь приготовить из еды… Однако ты, я гляжу, весь мокрый…
— Не я, а мой балун, с вашего позволения, — уточняю я, продолжая прижиматься им к её бедру.
— Можешь обтереться о полы моего салопа… Видишь, и он на что-то пригодился…
Выждав положенное для этой операции время, она приподнимается, запахивает на себе полы этого салопа, вылезает из постели и убегает. А когда минут через пять появляется, несёт с собой поднос, усаживается рядом со мной и приглашает отведать то, что принесла:
— Вот, мой господин, откушайте то, что на скорую руку приготовила ваша раба: яички уже сваренные и очищенные от скорлупы, сметана, кусочек мяса, бутерброды. Что-нибудь ещё желаете? Ведь, поди, с самого утра ни маковки во рту держать не пришлось…
— А вот и нет! – отвечаю я, жадно и быстро поглощая принесённое. – Мне только что посчастливилось держать во рту такие маковки, что только и мечтаю, когда моя госпожа вновь мне позволит вцепиться в них зубами!..
3.
— Неужто? – с нескрываемой радостью смеётся госпожа Самарина. – Сейчас посмотрим, так ли это…
Приняв от меня опустевший поднос, она его уносит, а, вернувшись, вопрошает:
— Это о каких таких маковках изволил говорить мой балун?
— О тех, что пока скрываются под салопом…
— Об этих что ль?
Она распахивает полы своего салопа и точно также, как и в первый раз, то есть полчаса назад, подперев ладонями, демонстрирует мне свои груди.
— Как вы догадались? – включаюсь я в её игру вопросов и ответов.