Младший Тырбу схватил труп за ноги, потащил к лестнице. Пакет зашипел по бетону. Начал втаскивать наверх. Старший сперва шел рядом, заложив руки за спину, затем оглянулся на Егорова, подхватил тело за обе руки, приподнял. Опрокинутая за спину голова в пакете глухо ударилась о ступеньку.
— Выше поднимите! Не рояль несете, — крикнул вслед Егоров. И потом, после паузы, когда Тырбу с телом скрылись за изгибом лестницы, уже тише. — Вот мудаки! А ты не жалей особо. И насчет твоей «избыточной жестокости» я тебе вот что скажу. Как ты эту дельту измеришь, если она в душе? У тебя специальная линейка есть? Ты человеку хуйню сделал, сам даже не заметил, а у него конец света, весь мир рухнул. Как ты страдания или удовольствие измеришь? Может у этого твоего негрофила девка родила, поплакала над черненьким, а теперь ребенок для нее смысл всей жизни? Так что гавно твоя математика, Вася. Каждому свое, Вася, каждому свое. А эта считай, что ее на бытовой войне убило осколком. Кстати, насчет «своего» — что здесь твое?
Вася выразительно обвел подвал рукой.
— Нет, Вась, не вообще за тобой числится, а лично твое. Не арендованное.
— Камера, штатив. По мелочам еще. Зачем было остальное брать — не понимаю. Там чистого видео минут на двадцать таскать только туда-сюда.
— Свое сворачивай, остальное оставь. Бойцы уберут и вернут на место, как положено. Давай, занимайся, коньяк допей. Я за погрузкой прослежу и поощрения выдам личному составу.
Егоров поднялся в гараж, через заднюю дверь вышел во двор, как раз когда «братья-Торбы» запихивали тело в багажный отсек микроавтобуса, сгибая ноги и укладывая руки. Протиснулся вдоль бусика, подошел, посмотрел как уложили — голый, свернувшийся эмбрион-переросток с окровавленной плацентой пакета на голове. Только силиконовая грудь явно не от эмбриона, и длинные загорелые ноги, с трудом поместившиеся в багажник, с ободранными коленями, поджатыми к пакету.
— А задом заехать было слабо? Чтобы подсветкой багажника наружу, на улицу не маячить? Раз уж вы без подсветки не можете. Надо непременно передом заехать, как на заправку? А потом задним будете выезжать по газону?
Трудящиеся остановились и с недоумением посмотрели на Егорова. Старший Тырбу откашлялся, и вытер руки об олимпийку.
— Так здесь все равно почти никто по улице не ездит, начальник. И забор высокий.
— Влад, подойди.
Старший Тырбу подошел, стал напротив Егорова, свесив мосластые руки.
— Да чо, начальник? Все нормально. Заканчиваем уже
Егоров, практически без замаха, врезал ему в лицо. Тырбу-старший сделал два шага назад, зажимая разбитый нос, и сел в багажник микроавтобуса, прямо поверх уложенного трупа.
— Понял за что? — жестко спросил Егоров.
Тырбу, хлюпая носом, и роняя капли, закивал головой.
— Понял, начальник, — сказал глухо, из-под ладоней, выбираясь из багажника. — Еще внизу понял, когда ты посмотрел. Прости дурака. Мы собрали все уже, и в кулек сложили. Штанишки ее и туфли. Все отдадим, мамкой клянусь.
— Хорошо. Иди сюда.
Старший Тырбу, прикрывая руками лицо, осторожно подошел к Егорову.
— Руки опусти. Хули ты прячешься? Вот это тебе «Прада».
Егоров молниеносно засадил с правой руки в одно ухо. Влад Тырбу повалился на борт микроавтобуса.
— Вот это тебе, блядь, «Кавалли».
Засадил в другое ухо, от души.
— Вам мало платят, суки, что вы мародерствуете?
Тырбу упал на землю, прикрывая голову руками. Егоров нагнулся, вздернул его лицом вверх за черные волосы, завязанные на затылке в хвост.