– Вы в каком-то смысле поразительный студент. – Говорил профессор. Такая постановка вопроса меня заинтересовала. Мы обсуждали маленькую, но достаточно-таки удачную мою работу по сведению некоторых типов дифференциальных уравнений к системам уравнения, где наивысшая степень определялась кратностью производной в дифоре. Какое-то мелкое тщеславие заставляло меня с большим интересом внимать каждому слову, наблюдать за мимикой, жестами, вслушиваться в голос и интонацию. Это не было стремлением к лести. И вообще лесть пошловата и тупа, она мертва, за ней нет ничего. Лести хотят те, кто хотят надежды. Им нужен мысленный суррогат того, чего у них нет. Они хотят думать, что не всё так плохо, не всё так безнадёжно и скверно у них. Лесть – это бутафория, мираж. И чаще всего это – цирк социальных отношений, когда люди выполняют этот церемониал, чтобы подтвердить кто начальник, а кто дурак. Меня это не тешит. Меня влёк другой грех: в каждом слове ловлю свой триумф, свою победу. И этот грех – гордыня, обострённый способ само выражения. – Ваша работа необычайно смела. Думаю, это тема серьезной курсовой. Тема с перспективой… Классическая задача и оригинальное решение. Вы показали хорошую гибкость ума. Но вы не развили всех следствий, и не включили некоторых принципиальных аргументов. У вас нет внешней последовательности и согласованности фрагментов. Очень дискретная работа. К тому же, ваши доказательства – большая хулиганская выходка. Вы нарочно усложнили текст тем, что понакидали туда свои воспоминания, описание семьи и своей преданности к математике. Грифон, математика – самая точная наука в мире. Туда не следует примешивать экзистенции своего пребывания в мире.– Он пожал руку коллеге и продолжил, явно собираясь прощаться.– Ладно, до свидания. И на последок: у вас есть талант, но он сможет проявиться только в упорном труде. То, что мы вам читаем, конечно важно, но вот вам нужно намного большее. И это вы должны взять самостоятельно, иначе застрянете. Пока.
– До свидание.Возражать, конечно, было нечего, но так всё и было задумано. Если бы я написал в абсолютно научном стиле (к стати, сократив бы этим две или три страницы текста), то профессор бы указал на интересность работы и сказал бы что-то вроде «так держать». Всё это я знаю и так. Только безудержная гордыня заставила меня так писать. Профессор несколько слов упомянул одобрительных, а основное время указывал на недостатки. В каждом указанном недостатке я слышал своё имя. Это придаёт чувство значительности и превосходства. И больше всего меня умиляло, что профессор указывал на те недостатки, которые я допустил сознательно, которых вроде как бы и нет. Я упивался этим участим и вниманием. Моя жизнь проста, очень проста, проста в доску. Сплошное удовольствие. Совершил интеллектуальный труд – удовольствие, писал всё, что хотел, т.е. свобода – удовольствие, потешил гордыню – и опять-таки оно самое удовольствие.
ІІІ
Завершил разговор с профессором. Вдруг резко вырисовался Саша. Он смотрел так предано, мягко. Ещё совсем мальчишка, но уже по-мужски красив. Я прочувствовал в его глазах готовность к какому-то глупому поступку на подобие тех, что совершают влюблённые подростки. Ещё немного и он бы упал на колени передо мной, и начал бы признаваться в любви. Это резко оттолкнуло меня. Чем больше у него было влюблённости, тем меньше Саша мне нравился. Он пугает меня сумасбродностью и смелостью. Нам надо было расстаться. Одно дело вместе повеселится несколько ночей и даже во время белого дня, и также весело и беззаботно расстаться приятелями, ведь нам было приятно. Но теперь если я разрешу упиваться мной, жить мной, дышать, видеть мир моими глазами, я разрушу свою счастливую и простую жизнь. У меня нет и капли намерения терять свою внутреннюю свободу. Вскоре Сашка захочет взаимности. Короче, я его не люблю и с ним надо бесшумно расстаться.
– Привет Грифон. Я посмотрел в расписание – и вот решил подождать тебя. – Он остановился и пожал плечами. Я могу с ним делать всё, что захочу. Но вот беда и подлость жизни с НИМ я нечего делать НЕ ХОЧУ. Его надо увести от сюда: в университете ничего не должны знать.
– Давай пройдёмся к парку.
– Конечно.
Он чуть было не взял меня за руку.
Саша… Какой прекрасный эпизод в моей жизни. Мы впервые заметили друг друга третьего сентября, это был понедельник. Саша, первокурсник, метался по университету со своими одногруппниками. Ему было всё интересно и увлекательно. У него умные карие глаза, тёмно-каштановые волосы, короткая стрижка, бакенбарды до мочки уха. Субтильный юноша поразил меня гармонией лица. Я восхищался; восхищался Богом и Его творением. Такая человеческая красота случайна, потому что очень редка; или может быть не случайно, что она редка. Это не просто красивое лицо, это одухотворённое лицо, лицо, требующее благоговения. Именно его восхваляли греки. Восхищение заставило меня широко улыбнуться, и он улыбнулся в ответ. Мы прошли мимо по своим делам, но впечатление восторга не покидало меня весь день. Спал я, как младенец, мягким молочным сном.
Мы робко переглядывались где-то две недели. Я старше его на три года и учусь на четвёртом курсе. У нас мало что общего, и только страсть да обоюдная загадочность друг друга объединяла нас. Но для увлечения это самое лучшее обоснование. Как-то мне надо было зайти в университет после пятой пары, чтобы посмотреть расписание и оставить тезисы доклада на студенческие чтения по математике. Людей почти не было, аудитории пустовали. Я возвращался из деканата к лестнице лёгкой и спокойной походкой. Как вдруг совершенно неожиданно увидел перед собой чудо. Чистая красота. Свежевыбритое юношеское лицо манило со страшной силой, губы алые, словно караловые, зазывали. Я чувствовал в себе бешеную, еле-еле сдерживаемую силу.
– Привет.– В первый раз он со мной поздоровался.
– Привет. Как дела.
– Хорошо, пока что прекрасно, по-волшебному прекрасно.
Этого было достаточно. Я понял, что он хочет быть со мной, он хочет испить ласки моих рук и нежность моих губ. Это чувствовалось в его голосе, интонации. Надо было действовать незамедлительно.
– Идём, кое-что покажу.– Я взял его за руку, и мы быстро пошли к отдалённой 722 аудитории. Мы зашли в неё, и я закрыл дверь на щеколду. Прижал красавчика к двери и очень трепетно, словно призрака еле-еле уловимого, поцеловал его. Наши губы просто банально соединились, но я трепетал от счастья. Юноша оказался сладок, я чувствую, что целую мёд. Ёще раз, ещё, и ещё несколько раз. А потом внимательно посмотрел на его лицо – он тоже кайфовал и хотел продолжать.
Я посадил его на парту и начал расстёгивать рубашку, а он – мою. Мы продолжали целоваться, он начал посасывать мой язык. Мы были как вечно жаждущие, которым дали немного воды, и которые с жадностью выпивали всё. Сняв с него рубашку, положил на парту и начал целовать его грудь. Маленькие волоски довершали картину телесного совершенства. Его тело – сплошной дурман. Я упивался его сосками, его слегка накаченной грудью. Я хотел иметь не просто его, а каждую его клетку каждой своей клеткой. Очень нежно провёл руками по его телу. Я положил его руки за голову и чуть не сошёл с ума.
Поцелуями и ласками спускался всё ниже и ниже. Засунув руку в его трусы, почувствовал напряжённый пенис. Пальчиками поиграл с яичками, он тихо стонущее ахнул. Растянул ширинку, немного приспустил штаны. И захватил выскочивший пенис всем ртом. Что есть более вкусного, сладостного, чем пенис этого красавчика. Я облизывал с упоением. Голова как бы сама, без всякого контроля, шала вверх и вниз. Иногда играл с яичками. Минет продолжался несколько долгих и приятных минут. В какой-то момент я почувствовал скорое семяизвержение, я ускорил темп. И это произошло – сперма выплеснулась в рот и в горло. Она показалось тёплым нектаром. Проглотив её, я поцеловал любовника в губы и лёг рядом. Некоторое время мы молчали.
После Саша повернулся ко мне и положил руку на грудь. Он улыбнулся как ангел, и я действительно готов молится на него. Он сел на меня, мы посмотрели не его маленький, сморщенный пенис и засмеялись, так просто, открыто и искренне. Он лёг на меня, потёрся своей щекой о мою щёку и тихо сказал:
– Войди в меня, я хочу почувствовать это.
– Нет, я бы с радостью. Но без смазки, в первый раз, тебе будет очень больно.
Он провёл языком по моим губам. Мы начали играть нашими языками. И время от времени надолго целовались.
Саша встал на пол, расстегнул мою ширинку и начал нюхать трусы. Видно было, что запах бьёт ему в голову. Он нежно спустил трусы, а оттуда резво выпрямился мой член. Он начал целовать со ствола, всё выше и выше. Стал язычком играть с головкой. Потом забрал его ртом и начал двигать головой.
– Подожди.
Я тоже встал на пол, поставил на колени любовника, немного расставил ноги, и засунул член ему в рот. Мои руки ерошили ему волосы и игрались с ушами. Через некоторое время я начал держать его голову руками и двигать тазом. У него был самый нежный рот, мне казалось, что лучше его рта нет ничего на свете. Он был так послушен, так нежно держался моих ног. Я был в раю. Время забылось, а потом я полностью всунул пенис до горла и кончил. Я готов сделать всё, что угодно, ради него, пожертвовать всем, я готов защищать и благоговеть.
Мы уселись на полу у стенки и приходил в себя. Он обнял меня и положил голову на грудь. Мы молча просидели минуть пятнадцать. Потом я встал.