— Ну, что-то вроде этого… а ты всё это откуда знаешь? — удивлённо проговорил Никита. — Ты что — всё это помнишь со школы?
— Я, между прочим, школу окончил с золотой медалью, — улыбаясь, отозвался Андрей. — Так что, Никита, помню я… кое-что помню — в отличие от тебя, — Андрей, говоря это, с наслаждением стиснул свои ягодицы, отчего член его с новой силой вдавился в пах лежащего под ним Никиты. — Никита…
— Что? — отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея… жаркая сладость гудела, пылала-плавилась в его напряженно твёрдом, животами сдавленном члене, отдаваясь в промежности, в мышцах сжатого сфинктера… лежать под Андреем было приятно, и не просто приятно, а в кайф… да, это был кайф — конкретный кайф!
— Ты хочешь знать… — Андрей сделал паузу и, глядя Никите в глаза, сам себя перебил вопросом — Что ты хочешь знать, Никита? Ты что-то помнишь, что-то не помнишь… что ты не помнишь, Никита?
Андрею хотелось, чтоб Никита, который не помнил ничего, сам спросил его о ночном трахе — и Никита не заставил Андрея ждать… ему, Никите, не терпелось узнать, кого он здесь ночью трахал, тем более что любопытство это — естественное, понятное и объяснимое — с каждой минутой подогревалось неуклонно растущим возбуждением.
— Ты сказал… — произнёс Никита и вдруг почувствовал — неожиданно для себя самого — что-то похожее на смущение, — сказал… — преодолевая возникшее смущение, повторил Никита, — что ночью… что ночью я трахал кого-то…
Никита проговорил всё это, стараясь выглядеть как можно беспечнее, но в глазах Никиты Андрей увидел и неуверенность, и смущение, отчего лицо Никиты приобрело выражение почти детской беспомощности — и, ободряя парня, Андрей улыбнулся в ответ широко и открыто, тем самым стремясь показать Никите, что волноваться ему совершенно нечего — что для смущения никаких оснований.
— Точно, было такое… — весело проговорил Андрей. — Только, Никита, не ты, а мы… м ы трахали — так будет точнее.
«Ну да, — подумал Никита, — конечно, м ы… не мог же Андрюха быть в стороне — не мог устраниться от такого дела!»
— Ну, и где, бля… где она? — под улыбкой пряча смущение, нетерпеливо проговорил Никита, стараясь придать своему голосу нарочито грубоватую игривость. — Чего она не осталась?
— Кто?
— Ну… кого мы с тобой трахали… где она? — повторил Никита, вопросительно глядя на Андрея.
— А кого мы трахали? — в голосе Андрея прозвучала лёгкая, едва уловимая насмешливость, и в то же время он спросил это с интонацией, с какой спрашивают маленьких детей, побуждая их искать ответы на вопросы самостоятельно.
Повисла короткая пауза… лёжа под Андреем — глядя Андрею в глаза, Никита внезапно почувствовал растерянность, и эта растерянность тут же отразилась в его недоумевающем взгляде, устремлённом на Андрея… лёжа под Андреем с раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами — обхватив ладонями Андреевы ягодицы, Никита смотрел на Андрея растерянно, смотрел с вопрошающим недоумением, в то время как сам Андрей, всё так же улыбаясь, взирал на Никиту с выражением терпеливого ожидания, словно Никита, задавший вопрос, должен был сам на этот вопрос ответить — должен был вспомнить… но вспоминать Никите было нечего — в памяти его был полный провал… ни малейшей зацепки не было в памяти! Надо же так упиться… полный писец!
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза… вдавливаясь в Никиту напряженно твёрдым членом, Андрей вновь шевельнул бёдрами, но Никита на это не обратил никакого внимание — все внимание Никиты было сосредоточено на прозвучавшем вопросе Андрея: вместо ответа — ожидаемого, прямого и ясного, который Никита готов был услышать — Андрей вдруг спросил Никиту сам, и в этом был какой-то скрытый, непонятный Никите смысл: «а кого мы трахали?»… а кого м о г л и они трахать? Блин… если б он, Никита, знал — если бы помнил — кого они трахали!
— Кого мы трахали? — через силу проговорил Никита, нарушая молчание.
— Не помнишь? — то ли уточняя вопрос Никиты, то ли оттягивая на этот вопрос ответ свой, Андрей снова шевельнул бёдрами, снова упруго сжал, сладострастно стиснул под Никитиными ладонями голые ягодицы — и снова Никита, лежащий под Андреем, не обратил на это никого внимания… не до этого ему, Никите, сейчас было!
— Не помню, — обречённо проговорил Никита.
Никита сказал «не помню», и виноватая улыбка выжидательно замерла на его губах; говорить в неожиданно обновившейся ситуации «что-то помню, а что-то нет» не имело никакого смысла… и вообще: лучше правда, чем ложь, как он, Никита, написал в сочинении… ну, то есть, лучше знать, чем не знать, потому что незнание, точнее, сознательный выбор незнания — это та же самая ложь, и позиция «меньше знаешь — крепче спишь» есть ни что иное, как рецепт для трусов… именно так! Правда — любая правда! — лучше, чем ложь или незнание, хотя что именно может в данной конкретной ситуации скрываться под «правдой», Никита, сбитый с толку вопросом Андрея, не имел ни малейшего понятия, — то очевидное, что лежало на поверхности, то есть осуществлённый ночью трах с Андреем, для Никиты по-прежнему не только не было очевидным, но даже не приходило ему на ум… голый возбуждённый Никита, лежащий под голым возбуждённым Андреем, по-прежнему ни о чем не догадывался — и потому, вопрошающе глядя Андрею в глаза, Никита вслед за «не помню» растерянно повторил-спросил:
— Кого мы трахали? — причем, произнёс он это без малейшего ожидания услышать тот единственный в данном контексте ответ,который был более чем очевиден.
— Друг друга, — улыбнулся Андрей; он произнёс это так естественно, легко и непринуждённо, как если бы он ответил на Никитин вопрос, кого они, глядя друг другу в глаза, видят сейчас… ясно, кого — друг друга.
— Кого? — ожидавший услышать что угодно, но только не это, Никита, в первый миг даже не понял смысл сказанного — не понял, ч т о сказал ему Андрей, отвечая на вопрос «кого мы трахали?»
— Друг друга, — повторил Андрей. — Я тебя, а ты — меня…
— В смысле? — у Никиты от удивлёния округлились глаза.
— В прямом, — тихо рассмеялся Андрей, глядя Никите в глаза. — Сначала орально, потом анально… знаешь, как это делается?