— Тебе что — приятно так делать? — без всякого напряга проговорил Никита, вопросительно глядя Андрею в глаза.
Вопрос вырвался сам собой — слетел с губ непроизвольно, и было в этом вопросе, прозвучавшем без малейшего подтекста, одно лишь любопытство… элементарное любопытство было в Никитином вопросе, — Андрей, всё про Никиту уже понявший, вопрос этот воспринял совершенно адекватно — именно как вопрос, требующий внятного однозначного ответа, и не более того, а потому, лишь на секунду запнувшись — внимательно глядя Никите в глаза — он, Андрей, ответил коротко и просто:
— Нравится… и мне эта нравится, и тебе это нравится — нам, Никита, обоим это нравится… так ведь?
— Ну-да, прикольно… приятно, — согласился Никита, не считая нужным отрицать очевидное… тупая головная боль, с которой Никита проснулся, медленно исчезала, рассасывалась, и Никита, повернув голову набок, скользнул любопытным взглядом по комнате. — Так мы сейчас где с тобой? У тебя дома?
— У меня на квартире — я квартиру эту снимаю… квартирка так себе, но она в минуте ходьбы от общежития, что лично для меня очень удобно, — Андрей, не поясняя, в чём заключается это удобство, снова плавно, неспешно задвигал задом, с силой сжимая свои ягодицы — толчкообразно вдавливаясь пахом в пах Никиты. — Приятно?
— Ты, блин, как этот… как голубой, — засмеялся Никита. — Навалился на меня — типа трахаешь… а так — приятно? — Никита, преодолевая тяжесть лежащего на нём Андрея, попытался двинуть задом снизу вверх, но ноги его были расставлены — разведены в стороны, и достойного взмаха-толчка у Никиты не получилось. — Блин… придавил меня, как свою собственность… ни фига не получается! Был бы я сверху…
— А ты что — хочешь быть сверху? — Андрей, улыбаясь, сделал телом движение взад-вперёд, не просто вдавливаясь, а скользя пахом по паху Никиты. — Никита… ты хочешь тоже так? Когда так делаешь, головка члена обнажается, и получается что-то типа дрочки, только в сто раз приятнее… хочешь так?
— Давай, — отозвался Никита, и отозвался он так легко и непринуждённо, как если бы Андрей предложил ему выпить стакан минералки. — Я буду тоже — как голубой… прикольно!
Глядя на Андрея, Никита засмеялся… ну, а чего? Как голубой… прикольно! Он, Никита, дважды проговорил «как голубой», один раз имея в виду Андрея, а второй раз говоря так про себя, и это «как», органично прозвучавшее перед словом «голубой», со всей очевидностью выявило неоспоримый для него, для Никиты, факт: ни себя самого, ни лежащего на нём Андрея он, Никита, голубыми не считал… да, они оба были голые, и оба были откровенно возбуждены, и возбуждённый Андрей не просто лежал на Никите сверху, а вполне конкретно тёрся напряженным членом о Никитин живот, явно испытывая от такого трения удовольствие, и Никите самому это было тоже приятно, но — при всей очевидности происходящего — быть голубыми они никак не могли… Парадокс? Нисколько! Голубые для Никиты были в телеящике, глумливо показывающем для быдлората очередной несостоявшийся гей-парад, либо мелькали в новостных сводках, деловито информирующих в потоке словесного мусора об очередной поимке маньяка-совратителя, но всё это прочно и непоколебимо было для Никиты за пределами его личного мира: ни голубые отношения, ни однополый секс, ни даже просто сам вопрос о пресловутой сексуальной ориентации никогда и никак Никиту не интересовали — всё это где-то было, где-то происходило-случалось, существовало, но всё это существовало для Никиты параллельно, то есть с его сокровенными мыслями и фантазиями, помыслами и грёзами никаким боком не пересекалось, и эта абсолютная невовлеченность в «тему» была для Никиты настолько органична, что сама мысль о какой-либо голубизне не могла прийти ему в голову, а потому ни он сам, лежащий под Андреем, ни Андрей, трущийся об него возбуждённым членом, никаким образом не могли быть голубыми — они могли быть только к а к голубые, и никак иначе, — для Никиты это была данность, не подлежащая сомнению.
— Конечно, прикольно… кайф! — рассмеялся Андрей… и уже хотел, удерживая Никиту, перевернуться на спину, чтоб Никита оказался сверху, но в последний миг передумал — Никите предстояло услышать еще кое-что, и хотя Андрей интуитивно чувствовал, что всё с Никитой у него сладится, тем не менее… эта конфигурация — он сверху — была уже как бы устаканена, Никитой вроде бы принята, а коней, как известно, на переправах не меняют… и Андрей, с наслаждением вдавливаясь членом в Никитин пах, рассмеялся снова: — Время, Никита, у нес с тобой есть — будешь ты сверху… еще успеешь! Короче, слушай дальше… или дальше ты помнишь сам?
— Не совсем хорошо… — попытался схитрить Никита, чтоб иметь хоть какое-то преимущество. — Что-то помню, а что-то нет…
— Оно и видно, — хмыкнул Андрей. — «Что-то помню, а что-то нет…», — передразнил Андрей Никиту. — Скажи мне: ты часто пьёшь? Ну, напиваешь, как вчера… часто это бывает?
— Я вообще не пью! — отозвался Никита. — Пивос пацанами пью иногда, да и то редко… а так, как вчера, я ещё никогда не напивался — в первый раз это было…
— Всё бывает когда-нибудь в первый раз… абсолютно всё! — медленно проговорил Андрей, рассматривая лицо Никиты… этот Никита был не просто симпатичен, а притягательно симпатичен — и Андрей, скользя взглядом по его лицу, поймал себя на мысли, что Никита ему нравится… определенно нравится, то есть нравится не только как желаемый сексуальный партнёр, а вообще… нравится вообще, и это «нравится», медленно нарастая, ощущалось в душе как нечто большее, чем простое желание с ним, с этим Никитой, секса… «он мне нравится» — подумал Андрей, и что-то сладко ёкнуло у Андрея в груди. — У тебя родинка на переносице… еле заметная, — тихо проговорил Андрей, глядя Никите в глаза.
— Я знаю… вот здесь! — живо откликнулся Никита и, поднимая руку — указательным пальцем показывая на переносице то место, где была еле различимая коричневая точка, улыбнулся… он улыбнулся непроизвольно — и потому, наверное, как-то подкупающе непосредственно, почти по-детски.
Никита улыбнулся, сам не зная чему… руки Никиты с того момента, как Андрей перестал их держать, безучастно лежали откинутыми в стороны, и вот наконец-то хотя бы одной руке нашлось хоть какое-то применение… может, он улыбнулся этому? Взмах руки у Никиты вышел непреднамеренный, совершенно спонтанный — рука на короткий миг застыла в воздухе, но этого мига оказалось достаточно, чтоб Андрей успел подумать, мысленно взывая к Никите: «Ну… опуская руку, положи мне ладонь на спину — обними меня, Никита… ну же… ну!» — однако Никита этой мольбы не расслышал, и рука его вновь откинулась в сторону, — с силой вдавливая в Никитин живот напряженно твёрдый горячий член, Андрей не подумал даже, а бессловесно представил, как его руки, будь Никита на нём, сейчас бы скользнули вдоль спины к сочным, упруго оттопыренным полушариям ягодиц…
— Всё-то ты знаешь… — усмехнулся Андрей с лёгким, но совершенно неочевидным укором в голосе. — Вот только не знаешь, что было потом…
— Ну… не знаю, — на миг запнувшись, вынужден был согласиться Никита. — А что потом было? Ну, после того, как нас… как меня не пустили в общагу… мы сразу пошли сюда?
— Нет, Никита, мы стали ждать полицаев с их фюрером, чтоб посмотреть, как ты сделаешь их всех покойниками, — рассмеялся Андрей, не скрывая иронии. — Понятно, что мы сразу пошли ко мне… куда же нам было ещё идти? Я живу рядом — в двух шагах от общаги, и Игорь попросил меня, чтоб я забрал тебя на ночь к себе… что я и сделал — к нашему общему удовольствию… — Андрей, с улыбкой глядя на Никиту, лукаво подмигнул. — Ты когда уезжаешь в свой Мухосранск?
— Чего это — в Мухосранск? Нормальный город… город Козлодоевск, — отозвался Никита, улыбаясь в ответ. — Мне ещё куртку надо купить — мать мне деньги на это выделила… короче, я планирую здесь пробыть три дня — билет у меня на четверг. А что?
— Я к тому это спрашиваю, что… вахтёрша сегодня сменится, и в общагу Игорь тебя, я думаю, проведёт — определит тебя в свою комнату, как изначально планировалось, но… если ты вдруг захочешь, ты можешь без всяких вопросов зависнуть на эти три дня у меня… мне ты нисколько не помешаешь, парень из города Козлодоевска! — с улыбкой проговорил Андрей, внутренне желая, чтоб именно так и было — чтоб Никита до своего отъезда никуда от него, от Андрея, не уходил.
— Ну, не знаю… видно будет, — неопределённо отозвался Никита, действительно не зная, как после вчерашнего инцидента в общежитии поведёт себя Игорь — старший брат… как ни крути, а из рассказа Андрея получалось, что он, Никита, вчера Игорька в общаге явно лажанул, и теперь Игорь в назидание мог запросто вместо покупки куртки дать ему, Никите, вполне конкретного пендаля — раньше обговоренного срока отправить его в… Мухосранск.
— Понятно, что видно будет… я ж говорю тебе: если захочешь, — по-своему истолковав Никитин ответ, Андрей, глядя Никите в глаза, вновь сладострастно вдавился пахом в пах лежащего под ним парня. — Если захочешь… — горячо выдыхая слова, со значением повторил Андрей и, по-прежнему не встречая со стороны Никиты каких-либо видимых возражений, медленно, волнообразно задвигал задом, скользя по Никитиному животу клейко залупающейся головкой члена, одновременно с этим залупая своим животом влажно-клейкую головку члена Никитиного… «как голубые» — в третий раз за утро подумал Никита, не говоря это вслух; как именно делают «голубые» — так или не так — Никита, понятное дело, знать не мог, но то, что они оба были парнями и Андрей при этом, лёжа на нём, на Никите, делал характерные движения, напоминающие половой акт, давало Никите основание думать, что они — как голубые… и, нужно было признать честно, это — «как голубые» — было не так уж и плохо… даже, бля… даже — хорошо!
Никита лежал под Андреем внешне безучастно — лежал, раскинув в стороны согнутые в локтях руки, не делая никаких ответных движений, и вместе с тем на лице его, напряженно застывшим и оттого вмиг ставшим каким-то по-детски непосредственным, зримо обозначилась внутренняя сосредоточенность на тех несомненно приятных ощущениях, что он испытывал от подобного «как», — Андрей, сжимая ягодицы — с наслаждением двигая задом, уже совершенно откровенно мял своим телом тело Никиты, неприкрыто тёрся о Никиту членом, а Никита всё еще пребывал в неколебимой уверенности, что всё это так, всё это пусть не вполне обычная, но ничего определённо сексуального не имеющая шутка-забава… странный он был человек, этот Никита! Любой другой в его возрасте, окажись в подобной ситуации, уже давно либо включился бы в подобный секс и кайфовал бы на полную катушку, прочь отбросив тягомотину сомнений, либо, наоборот, бился бы в истерике, выворачиваясь-вырываясь, с пеной у рта доказывая, что он не голубой и потому он всё это делать никак не может, но и в том и в другом случае это было бы проявлением а к т и в н о г о отношения к происходящему… а Никита, испытывая несомненное удовольствие, был при этом не только внешне, но и внутренне безучастен, точнее, внутренне он был совершенно не напряжен в плане своего отношения к происходящему, и в этом была его, Никитина, логика: сексуальная активность для Никиты существовала лишь в одном варианте — гетеросексуальном, а потому проявлять какую-либо ответную активность в отношениях с Андреем Никите казалось несуразным… не мог же он сейчас Андрея по-настоящему обнимать, целовать его в губы, ласкать его тело, лапать и щупать, как регулярно он это всё проделывал в своих сладких мечтах — проделывал с девчонками! Не мог — Андрей был парнем, а не девчонкой, и к тому же парнем он был взрослым… это с одной стороны; а с другой стороны, у Никиты не было никакого резона вырываться-дёргаться, поскольку не было у Никиты никаких сомнений на предмет своей сексуальной ориентации, а значит — напрочь отсутствовала необходимость в какой-либо форме доказывать-утверждать свою сексуальную «правильность»… и даже когда он задёргался в самом начале — когда, вырываясь, ударил Андрея в скулу, в этом был не страх обнаружить зыбкость собственной «правильности», а банальное непонимание: чего этот парень хочет — зачем это нужно?
Теперь, лёжа под сладко содрогающимся Андреем, Никита уже знал, где он и как он здесь очутился — это всё стало более-менее понятным… но Андрей сказал, что он, Никита, ночью здесь кого-то трахал, и теперь непременно нужно было про это узнать — нужно было у Андрея об этом расспросить-выведать… Андрей, когда-то проснувшись и обнаружив, что он ничего не помнит, был в ужасе, потому что он, Андрей, не был уверен в своей «публично правильной ориентации», а значит, будучи пьяным, он мог что-то сделать или сказать, то есть как-то раскрыться и, таким образом, обнаружить своё тайное тяготение к парням… было от чего прийти в ужас! А Никита, проснувшись и обнаружив, что он точно так же ничего не помнит, но узнав,что он ночью кого-то трахал, пребывал в состоянии естественного любопытства, поскольку в своей ориентации он, Никита, нисколько не сомневался — в ориентации своей он был уверен на сто процентов! Оставалось лишь узнать — расспросить-выведать у Андрея, кого он здесь трахал… а кого он мог трахать? Может, кого-то они зацепили по пути, когда сюда шли… или, может, Андрей какой-нибудь шмаре позвонил — для траха вызвал… и они её как — по очереди? Или, может, они её одновременно — сзади-спереди в два ствола… блин, до чего ж надо было упиться, чтоб совсем ничего не помнить!