— Никита! Хуля ты… хуля дурака валяешь — целку изображаешь?
Андрей, стараясь подавить в себе невольное раздражение, хотел добавить что-то ещё, и вдруг, глядя на Никиту, запнулся — внезапная догадка осенила Андрея… с ним, с Андреем, однажды случилась история — была история… да, была такая история: он учился на первом курсе, и однажды на дне рождении однокурсникаон, Андрей, перебрал — напился так, что, проснувшись на другой день, он не помнил ничего… ну, то есть, абсолютно ничего — в памяти был полный провал, и он, Андрей, тогда ещё сильно испугался, и испугался не на шутку… чем закончился тот вечер, как и с кем он добирался до снимаемой им квартиры, что и кому он говорил, что делал — всё это было стёрто в памяти… не размазано, а именно стёрто, обнулено, и оставалось лишь уповать на то, что он, будучи пьяным, ничего т а к о г о не сделал… день рождения у однокурсника был в субботу, и весь воскресный день Андрей промаялся, не находя себе места — абсолютно ничего не зная про своё поведение… в понедельник он шел в универ, готовый ко всему, и настроение было… настроение было — хоть вешайся, но, к счастью, всё тогда обошлось — он ничего т а к о г о, будучи пьяным, не сделал, ничего т а к о г о не натворил… в ведь мог бы, ещё как мог бы!
— Никита, постой… да не вырывайся ты — никто тебя здесь насиловать не будет! — Андрей, крепко сжав Никитины запястья, вдавил его руки в матрас, тем сам лишая Никиту возможности активно сопротивляться. — Подожди, Никита, не дёргайся… — прижимая руки лежащего на спине Никиты к постели — с силой вдавливаясь пахом в пах парня, Андрей приподнял голову, внимательно глядя Никите в глаза. — Никита, ты что… ты — ничего не помнишь? Что было ночью… не помнишь?
— Что было ночью? — словно эхо, отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея снизу вверх; вопрос Андрея прозвучал для Никиты неожиданно, и Никита, лёжа под Андреем, невольно расслабился, стараясь сообразить, признаваться ему или нет в том, что он действительно ничего… он действительно ничего не помнит!
— Это я тебя спрашиваю… ты помнишь, как мы сюда попали? — Андрей смотрел на Никиту внимательно, даже пристально, ища подтверждение своей догадке. — Ну… как мы сюда попали?
— А где мы?
Никита спросил «А где мы?», причем, спросил-произнёс он это совершенно непроизвольно — вопрос у Никиты вырвался сам собой, и Андрею стало всё понятно… ну, блин, дела! Никита совсем ничего не помнит — и потому он вырывается, отталкивает его, Андрея, от себя… он, Никита, ничего не помнит!.. Секунду-другую Андрей неотрывно смотрел Никите в глаза, стараясь сообразить, в чем «плюсы», а в чём «минусы» этой новой — непредвиденно возникшей — ситуации… он, Никита, ничего не помнит… ай да Никита! Натрахался всласть — и снова девственник, снова целка: я не я, и не хата не моя… вот так случай! Поди докажи, что здесь было, а чего не было… Андрей, вдавливаясь членом в Никитин пах, смотрел на Никиту, лихорадочно соображая…. «плюс» был в том, что Никита — голый, возбуждённый — у ж е был в постели… в этом был «плюс», и «плюс» несомненный! А «минус»? «Минус» был в том, что ничего не помнящего Никиту теперь нужно было на секс раскручивать… раскручивать — как заправскую целочку, и совсем был не факт, что он, протрезвевший, согласится… девственник, бля!
Андрей, глядя на Никиту, с деланным осуждением покачал головой:
— Так, Никита… всё с тобой понятно: ты не знаешь, где ты сейчас, ты не помнишь, как ты здесь очутился, ты понятия не имеешь, что ты здесь делал… ты хоть помнишь, кто я? — Андрей, проговорив это, невольно улыбнулся, и улыбка у Андрея оказалась неожиданно солнечной — открытой, не таящей в себе ничего плохого. — Ну? Помнишь, кто я?
— Ты что — за дурака меня считаешь? — Никита, невольно поддаваясь обаянию Андрея, улыбнулся в ответ, и улыбка эта — ответная улыбка — получилась у Никиты совершенно непроизвольно.
Андрей был симпатичен… да, вполне симпатичен, и хотя симпатичность эта уже сама по себе была вполне самодостаточна, то есть не могла не обращать на себя внимание, но Никите, который не смотрел на парней с той зрения их симпатичности, даже не это было главное, — лицо Андрея было каким-то удивительно живым, открытым, располагающим, готовым в любой момент откликнуться искренней улыбкой, причем готовность эта читалась на лице даже тогда, когда Андрей улыбаться не собирался, и это выражение делало лицо Андрея, и без того симпатичное, не просто симпатичным, а обаятельно симпатичным… бывают такие лица, на которые и легко, и приятно смотреть — от людей с такими лицами априори не ждёшь ничего плохого, и потому Никита, лёжа под Андреем, как-то странно успокоился… по-прежнему не осознавая своё положение как положение возможного сексуального партнёра, Никита успокоился — вне сексуального контекста… конечно, всё это было необычно и не совсем понятно, но, в конце концов, ничего с ним, с Никитой, не случится, если он какое-то время полежит под парнем, пусть даже голым и возбуждённым, тем более что лежать так ему, Никите, было не только не дискомфортно, а вполне даже приятно… лежа под Андреем — чувствуя вдавившийся в живот напряженный Андреев член, Никита сам не заметил, как его собственный член вновь налился точно такой же несгибаемой твёрдостью… член Никиты налился однозначно приятной твёрдостью, но и это не подтолкнуло Никиту к мысли, что н а с а м о м д е л е это может означать… такова была степень Никитиной личной — внутренней -невовлеченности в «тему»!
Чувствуя, как Никита под ним расслабился, и одновременно ощущая животом горячо затвердевший Никитин член, Андрей в ответ на улыбку Никиты заговорщески подмигнул, одновременно понижая голос — переходя на шепот, тем самым вовлекая Никиту в интимную камерность ситуации:
— Ну, а как мы в общагу приехали… и почему ты в общагу не попал — помнишь?
— Нет, — на секунду запнувшись, Никита отрицательно качнул головой. — А сейчас мы где?
— На квартире у меня… — Андрей, глядя Никите в глаза, сладострастно сжал свои ягодицы, одновременно с этим делая неакцентируемое и вместе с тем вполне очевидное — плавно-скользящее — движение пахом по паху Никиты… и хотя это движение от Никиты не ускользнуло, Никита на это движение никак не отреагировал — для Никиты важнее было то, что Андрей ему сейчас расскажет, а вовсе не эти специфические движения, напоминающие половой акт. — Так вот… когда всё закончилось, я вызвал такси, и мы вчетвером — Игорь, Нелли, ты и я — приехали в общагу, чтоб там тебя определить на ночь, как Игорь об этом заранее договорился. Но произошло непредвиденное… во-первых, заступила новая вахтёрша, которая о договорённости Игоря понятия не имела, а во-вторых, ты был пьян… ну, то есть, на ногах ты держался, но при этом пьян был явно, или, как сказал кто-то, «весомо, зримо, грубо»… одним словом, вахтёрша упёрлась, и ты… — Андрей, глядя Никите в глаза, тихо засмеялся, — ты назвал её «будущей покойницей», она в ответ тут же пообещала вызвать наряд полицаев, про которых ты уверенно заявил, что они тоже «будут покойниками вместе с фюрером», она сказала тебе, что сейчас это проверит, потянулась к «тревожной» кнопке, и мы, пасуя перед таким аргументом, вынуждены были без промедления ретироваться, аки шведы под Полтавой… удивил ты, Никита, старшего брата! — Андрей, говоря это, смотрел на Никиту с улыбкой, и ни в голосе Андрея, ни в его взгляде не было ни малейшего осуждения. — Я так понял, что Игорёк от тебя подобной боевитости не ожидал…
— Ну… если я пьяный был… — растерянно отозвался Никита, то ли объясняя этой фразой свой неожиданно проявившийся боевой дух, то ли этой фразой невольно оправдываясь, и было непонятно, кому он, Никита, это говорит — Андрею он это говорит или себе. — А Игорь… он что — ругал меня?
— Он бы тебя убил, если б тебя, алкоголика-хулигана, некуда было деть — не к кому было б сплавить… ты хоть и брат ему родной, но твоё присутствие в брачную ночь, как мне кажется, никаким образом ни женихом, ни невестой в их апартаментах не предусматривалось… — Андрей, хмыкнув, вновь засмеялся. — Но, на твоё счастье, рядом был я, и вот — ты живой… с членом торчащим лежишь подо мной… и — никакой благодарности! — Андрей, говоря это, с силой, с наслаждениемраз и другой сжал свои ягодицы, сладострастно вдавливаясь пахом в пах Никиты. — А, Никит? Где благодарность?
— Я под тобой? Ты сам не меня… сам навалился — лежишь, бля, на мне, как на подушке… пусти! — отозвался Никита, но его «пусти» прозвучало не очень убедительно, и Никита, сам это почувствовав, тут же без какого-либо явного или скрытого смысла добавил, глядя Андрею в глаза: — У тебя у самого стояк — давишь мне им в живот…
— И что? — Андрей прищурился.
— И ничего… пусти!
Лёжа под Андреем — говоря «пусти», Никита снова не только не дёрнулся, а даже не шевельнулся… мысль о том, что всё это сильно смахивает на прелюдию к голубому траху, у Никиты всё ещё не возникала — мысли такой не было, а потому не было ни страха, ни смятения, ни мало-мальски осознаваемого желания или нежелания этот самый трах иметь… короче, не было у Никиты никакой рефлексии, в то время как лежать под Андреем — чувствовать всем своим телом горячее тело Андрея — Никите было приятно… ну, и чего было дёргаться? От него, от Никиты, не убудет… полежит этот Андрюха на нём сверху — и сам в сторону отвалит… не до вечера же он будет на нём, на Никите, лежать!
— Руки отпусти… — миролюбиво проговорил Никита, и ноги его непроизвольно — сами собой — раздвинулись шире; Никита развёл под Андреем ноги шире, но в этом движении ногами с Никитиной стороны не было никакого знака-намека, а было лишь желание лечь поудобнее, и вместе с тем это движение ногами в стороны сделало соприкосновение тел ещё более тесным — более приятным… впрочем, приятность эта была для Никиты лишь на уровне ощущения, но никак не на уровне осмысления — осознания истинной природы этой приятности.
— Ага, я руки твои отпущу, а ты меня снова в скулу… да? — приглушенно засмеялся Андрей, и в глазах его, устремленных на Никиту, с удвоенной силой заискрились — заплясали-запрыгали — веселые чертики.
— Больно мне надо, — хмыкнул Никита. — Отпусти…
Андрей разжал кулаки, освобождая Никиты запястья, и Никита, едва его руки оказались свободными, тут же поймал себя на мысли, что он не знает, что ему в таком положении с руками делать, — сталкивать Андрея с себя у него, у Никиты, никакого желания не было, а мысль дать волю рукам в смысле обниманий-обжиманий… такая мысль у Никиты не возникла — в этом направлении Никита всё ещё упорно не догонял, и потому, не зная, куда руки освободившиеся деть, Никита снова развёл, разбросал их в стороны, одновременно с этим чувствуя, как Андрей, вжимаясь пахом в пах, снова сделал вдоль его, Никитиного, тела медленное — давяще скользящее — движение взад-вперёд… раз, и ещё раз, и ещё, — голый Никита, раздвинув ноги, разбросав руки, лежал под голым Андреем на спине, и взрослый Андрей, студент-пятикурсник, по нему, по Никите, медленно елозил, с силой вдавливая в Никитин живот свой твердый, как скалка, горячий член…