Мак вылез из машины, сжимая визитку и запихивая мокрую сотню обратно в задний карман.
— Шуток не понимаешь, — сказал таксист в открытое окно. — Все же нормальные люди. Так бы и пояснил, что у тебя край по этому делу, вопрос жизни и смерти.
— Так я же и сказал.
— Ты сказал, как шуточки–хуюточки. Я такие истории по сто раз в день слышу. Денег нет, мама умирает, последний поезд уходит, подвези бесплатно. А тут вижу по тебе: очень надо. — таксист опять посерьезнел — Везет твоей девчонке, братишка. Правильный у нее парень. И ты ее тоже береги, хорошая девка, раз ты за нее так переживаешь.
Таксист, рванул с места, развернулся через двойную-сплошную, не доезжая до клумбы, и что–то проорал в окно на прощание, подняв вверх большой палец.
Замок был уже совсем рядом. Мак заторопился, непроизвольно поглядывая на срез крыши, освещенный послеполуденным солнцем
БАШНЯ.
Белая, почти прозрачная фигурка встала на краю крыши и шагнула вниз. Полетела «солдатиком», превращаясь в «ласточку», затем, несколько этажей спустя, зацепилась за тарелку спутниковой антенны, уже пристроенную кем–то из торопливых жильцов, завертелась мельницей, разбросав тонкие ручки–ножки. Потом еще один удар, обо что–то пластиковое, какой–то сайдинг, разлетевшийся с брызгами и осколками, и беззвучно исчезла за рядом недавно высаженных вдоль дома сиреневых кустов.
— Блядь — сказал вслух Мак. — Блядь, ебана мать. Ебана мать. Ах, что ж ты Мать ебана.
Непроизвольно ускоряя шаг, Мак двинулся к кустам молодой сирени, почти переходя на бег. Затем опомнился, остановился, и поискал ближайшую скамейку. Свободных скамеек в летний выходной не было.
Мак присел на неудобную ограду придомового газона, ватными руками вытащил пачку сигарет. Судорожно пытаясь достать сигарету, оторвал крышку коробки с мясом. Затем запихал пачку обратно в карман и достал телефон. Долго слушал гудки вызова.
— Паша, это я. Подъезжайте срочно, где мы сегодня были. Да, туда. Нет, не могу сказать. Нет. — послушал возмущенное кудахтанье на той стороне, злобно зашипел, стараясь не кричать. — Да быстро, блядь, сюда! Молнией! Потом шишки свои в Ритке допарите! Нет, я же сказал — не могу. Приедете — объясню. Не палитесь только, припаркуйтесь рядом, я сам подойду к машине.
Он какое-то время еще сидел на ограде, пытаясь прикурить трясущимися руками, а затем поднялся и медленно двинулся туда, где уже понемногу собирались люди. Почему бы человеку не подойти и не посмотреть на что-то интересное?
Мак шел, стараясь идти ровно, ставя ногу перед ногой.
Все уже случилось, и здесь ничего нельзя было поделать. Надо было просто подойти ближе и посмотреть. Притворяясь человеком, Мак протолкался в первый ряд. Вгляделся, не имея сил ни смотреть, ни отвернуться.
С окровавленной задницей, с подтеками крови вдоль тощих бедер, и разбитым об асфальт лицом. Поломанная покупная кукла, которой беззаботная пятилетняя хозяйка вывернула в сочленениях ноги и небрежно обстригла маникюрными мамиными ножницами белые волосы-перья.
Люди, тихо переговариваясь, стояли вокруг. Тревожные бабушки от соседнего дома уже волокли покрывало, выдернутое из-под седалищ с родной скамейки. Какой-то малолетний сопляк снимал голое разбитое тело на камеру мобильного телефона, потом завелся, полез телефоном между разбросанных ног поломанной куклы. Осторожно потянул Тайку за пятку, передвигая ногу в сторону.
Мак почувствовал что звереет. Сделал два шага и ухватил сопляка за длинную на загривке стрижку.
— Какая школа, блядь?
— Двести девятая, — машинально ответил сопляк — А чо? Проблемы, дядя?
— Нет проблем. Есть несколько вопросов, как к свидетелю. — Мак затащил сопляка за угол в пяти метрах от подъезда, поставил под стенкой и, неожиданно сам для себя, отвесил ему мощную оплеуху. — Трубу сюда, блядь! Живо!
— Я папе расскажу. У меня папа — смятенный сопляк, судя по повадкам, модельному загривку и дорогому телефону, редко битый, колебался между страхом и возмущением.
— Мы ему сами расскажем. Доведем до сведения. Тело потерпевшей до прибытия трогал? Положение трупа изменял? Следствие в заблуждение хотел завести? Причастен? Адрес папы, живо. Вместе с ним твое кино посмотрим.
Сопляк потрясенно смотрел на Мака. Затем трясущимися руками протянул трубку.
— Я Симку можно себе оставить?