«Поговорить» нам удалось очень нескоро. Мы оба ходили в школу — в разные смены; поздно вечером меня укладывали спать, а тетю Аню, жившую на другом краю города, не отпускали к нам одну.
Она бывала у нас каждое воскресенье, и мы играли — азартно и весело, как в первые дни нашего знакомства. Иногда она украдкой целовала меня, и я видел — она тоже стеснялась своей любви ко мне.
Так прошла осень. И вот — наконец-то — наступил долгожданный день, когда папа с мамой уехали на два дня, а тете Ане было поручено «опекать» меня: кормить, развлекать, и отвести утром в понедельник — в школу.
Она приехала, когда родители отбывали, и я с томительным холодком внутри ждал уединения с ней. Предыдущей ночью я долго думал о том, повторится ли «наша игра»: с одной стороны, я уже считал себя большим, а с другой — мне ужасно, ужасно хотелось вновь окунуться в этот океан ласк… Я глядел на тетю Аню — и читал на её лице смущение и замешательство.
Наконец мы остались одни. Она взяла меня за обе руки; чувствовалась неловкость, рожденная долгой невозможностью остаться наедине. Мы говорили о чем-то; она спрашивала — я отвечал, с горечью чувствуя, как наша интимность отходит куда-то …
Наконец я не выдержал и прервал «светскую беседу»:
— Теть Ань, а мы поиграем опять? Как раньше?..
— Конечно, поиграем, Максик. А во что? — спросила тетя Аня, медленно розовея.
— Ну… в НАШУ ИГРУ…
Я боялся, что тетя Аня сделает вид, будто не поймет, о какой игре идет речь, и комок обиды уже шевелился в моем сердце, — когда вдруг тетя Аня повернулась ко мне, порывисто обняла и прижала к себе.
— Максинька, солнышко мое, мой зайчик маленький… — опять тысячи ласкательных сыпались с её языка. Лед неловкости был растоплен, и я опять был счастлив.
…Было холодно, и мы оба были тепло одеты. Очень скоро я потянул — робко, неуверенно, — с неё свитер. Тетя Аня замерла, посмотрела на меня… и тихонько прошептала:
— Максик, ты хочешь, как тогда? Чтобы мы голенькими лежали в кроватке, да?
Я чувствовал, что наливаюсь краской, и только кивнул головой.
Тетя Аня сказала:
— Я думала об этом, Максик. Каждый день. (Я изошел восторгом и благодарностью, крепко прижавшись к тете Ане). И… я подумала, что это, наверное, нехорошо. Ты же ведь еще не знаешь многого. То, что мы делали с тобой, мы не должны делать. Так нельзя.
Я удивленно слушал, внутренне протестуя против того, что «так нельзя», но не умея возразить. Кроме того, тема была настолько интимной, что я стеснялся говорить.
Ничего не отвечая, я нежно поцеловал тетю Аню — несколько раз, и особенно нежно — в губки, — и вновьпотянул с неё свитер.
Тетя Аня вздохнула и, решившись, сняла его. Затем… она поколебалась немного, и — преодолев какой-то рубеж, стала раздевать меня. Раздевая, она ласкала и целовала обнажаемые места, а я пищал и стонал от удовольствия. Дойдя до трусов, она, поколебавшись, сняла их; чувствуя движение ткани по обнажающейся писе, я ощутил в ней знакомое тепло.
Тетя Аня стала нежно целовать мне член и яички, дуть на них, вылизывать меня между ног, — я был на грани ТОГО САМОГО.
Я лежал голый перед ней — одетой, — и это наполняло меня особым чувством беспомощности, отданности любимому существу. Наверно, во мне пробудились смутные воспоминания о том, как тетя Аня пеленала меня в глубоком детстве…
Скоро она разделась и сама — догола, как и прежде, — и мы юркнули под одеяло. Я был счастлив так, как только это возможно. Мы возились и ласкались, утоляя голод друг по другу — тетя Аня целовалась, неистово впиваясь в меня, кусая меня губами, мяла и тискала меня, — и я растворялся в тети-Аниной нежности, как в теплом океане.
Наконец я почувствовал, что должен рассказать ей ВСЕ. Прижавшись к ней и играя её сисей — я видел, как это ей нравится, как она постанывает от прикосновений к сосочку, — я рассказал ей о своей тоске по ней, о том, как перессорился с приятелями, о тоске по «вот такой игре»… и, наконец — рассказал про «нашу лужу» и про то, что я там делал…
После этого у нас с тетей Аней состоялся Разговор. Она усадила меня перед собой, обняла руками и ногами — и, целуя время от времени в макушку и ухо, рассказала про то, как появляются дети.
Она почти не запиналась и не смущалась. Наверное, это был самый любящий и доверительный Разговор в мире. Мы оба были голые, и она все показала мне наглядно; я ложился на неё и тыкал отвердевшим членом в её писю. Я не стеснялся ни капельки: инерция отчуждения прошла, и каждый миллимитр тети-Аниного тела был родным для меня.