Но не противится, когда я беру её пальцы и возлагаю их на предмет нашего разговора.
— Я не умру, Уля? – с деланной тревогой задаю я ей вопрос.
Теперь наступает её черёд громко и весело смеяться.
— От этого ещё никто не умирал, поверьте мне, — успокаивает она меня, не только не отстраняя своих пальцев от моего хоботка, но и слегка поглаживая его.
— А почему же он тогда так разбух?
— Спросите у Жоры, он в этих делах разбирается…
— Но его же нет, а мне интересно… Скажи, а когда я совсем был маленьким, ты помогала моей мамуле мыть меня?
— Конечно…
— И, значит, видела уже меня голого?
— Ещё бы, но тогда у вас ничего такого увидеть нельзя было тут!
Произнося последнее слово, она слега трясёт мой отросточек.
— А почему моя писька отличается от письки Кати и Нади?
— Откуда тебе знать это?
— Видел. И не только у них… А у тебя можно взглянуть?
И кладу руку на то место, которое желал бы увидеть. Ответа я получить не успеваю: раздаётся дверной звонок.
— Бог ты мой! – восклицает Ульяна и вскакивает. – Кто бы это? Неужто Николай Иванович?
— Да из театра рано, вроде бы, — соглашаюсь я.
— Пойду открою, — говорит она и выходит.
Но тут же возвращается, кидает мне одежду, оставленнуюмною в ванной, и снова уходит. Через две-три минуты появляется опять и сообщает:
— Приходили напомнить, что с воскресенья начнут разносить избирательные карточки… Выборы ведь скоро… Гласных будем выбирать в думу городскую.
— А когда сами выборы?.. Садись!.. Чего стоишь? Не бойся!
— В следующее воскресенье… Прикройтесь одеялом…
— Как бы не так!.. Потрогай ещё, пожалуйста!.. Значит все взрослые приедут сюда… Вот уж мы там без них позабавимся!
— С Катей и Надей?
— И с Верой! А у неё там подруга Оля – дочь хозяйки. Есть ещё одна дылда, но за ней увивается Жора.