По следам Аполлинера

По следам Аполлинера

— Как бы не так! – отвечаю я, в свою очередь приподнимаясь, опрокидывая её на спину и возобновляя поцелуи.

Обе мои ладони при этом заняты тем, что усиленно мнут через ткань рубашки мякоти её грудей, затем одна из них пробует проникнуть за пазуху, а другая – под подол. Но у первой это не получается из-за слишком высокого и узкого выреза. Зато второй не было никаких препятствий ни в поглаживании кожи на внутренней стороне ляжек, ни в чём другом. Сомнений в том, что Уля готова снова принять в себя мой снаряд, у меня и раньше не было, а теперь я ощутил это своими собственными пальцами. Но вот неуверенность в собственных силах оставалась.

— А не хочешь ли ты убедиться, как там мой мальчик-с-пальчик? – говорю я, овладевая одной из её ладоней и направляя её к низу своего живота. – Как ты его называешь? Струмент?

— Ну, — говорит она и дотрагивается до предмета, о коем я завёл речь.

— Что ну? – переспрашиваю я. – Можно мне его ещё раз приделать к твоей кисе? Или как это там у вас называется?

— У нас по-разному, — уклончиво произносит она, не переставая поглаживать то, что возлежало у неё на ладони.

— Так как?

Вместо ответа она снова наклоняется надо мной, опять часто-часто целует и, как бы приглашая к определённым действиям, молча ложится на спину. Я тут же взбираюсь на неё и через несколько мгновений, на сей раз уже без её помощи, вывожу своего бойца на арену битвы, на ринг.

Он, этот ринг, на сей раз оказывается не таким тесным, как в первый раз, а боец, в свою очередь, не так напряжён, и потому в его движениях вместо прежней порывистости и стремительности я с некоторым удивлением обнаруживаю какую-то размеренность и неторопливость. Мало того, удары его мне кажутся разнообразнее, а временами и более глубокими, что заставляет мою соперницу непроизвольно вздрагивать, напрягаться, теснее сжимать свои объятия и издавать какие-то глухие гортанные звуки.

Наконец, всё тело её сотрясают судороги, она начинает ахать и охать, а весь ринг заполняется влагой. Я теряю, было, ощущение прикосновения к его ограждениям и подумываю уже о том, что наверно пора выходить наружу, как вдруг обнаруживаю, что, продолжаю тыкать не в сплошной мокрой пустоте, а в какой-то момент каждого моего движения создаётся какое-то острое ощущение, будто моему пробойнику приходится проходить сквозь нечто кольцеобразное, отчего ему в какой-то его части (надо будет обязательно посмотреть в атласе, что это такое) становится как-то болезненно, а сам он становится необыкновенно напряжённым и, кажется, малость увеличивается в размере. Это ощущение настолько меня переполняет, что я снова ощущаю, как опять что-то закипает в моих жилах, как к причиндалам приливает кровь и, наконец, наступает пароксизм какого-то исступления, сопровождаемый новыми вспрысками, которые, правда, длятся гораздо короче, но сопровождаются таким обильным встречным излиянием, что мой боец едва не тонет в этом пенистом потоке и, подавшись в очередной раз назад, оказывается за пределами места сражения.

Обессиленный, но страшно довольный, я сваливаюсь с Ульяны, пристраиваюсь у её бока и засыпаю мёртвым сном. И просыпаюсь только поздним утром оттого, что она будит меня:

— Завтрак готов, барин. Пора вставать. Вам уже звонил Николай Иванович, он уже в Москве и ждёт вас. И Елизавета Андреевна дважды уже спрашивала, встали ли вы. Что ей от вас нужно? Не кажется ли вам, что она тоже глаз на вас положила? Вот надо же… Замуж ещё не успела выйти, а уже…

— Ей есть с кого пример брать, — говорю я, выскакивая из постели и устремляясь к Уле, чтобы обнять и поцеловать её.

— Если вы это про меня, то сильно ошибаетесь, — сердито говорит она, решительно избегая моих ласк, — Я не невеста вашего брата.

— Ну да, — смеюсь я, — не невеста, а всего лишь горничная, но любящая его.

— Кто это вам сказал?

— А разве нет?

— Теперь нет…

И уходит, бросив на меня через плечо озорной взгляд.

За завтраком я продолжаю свой допрос:

— Так кого же ты теперь любишь? Признавайся!

— Вы же знаете, у меня есть жених.

— Ну да, жених. Но мне кажется, что этого мало…

— Это вам кажется, многолюбам!

— И всё же… А я могу рассчитывать на твою благосклонность?