с этим вопросом.
Он откашлялся, хмыкнул и начал бормотать, сказав, что это — серьезное обвинение, и ему требуется дополнительная информация и так далее. Я рассказал ему все: о Дженни и моей встрече с Андерсоном по поводу ссуды, о его таинственном телефонном звонке мне с вопросами о моих планируемых командировках и, прежде всего, о моей встрече с ним с Дженни накануне. Также я вкратце упомянул и сломанный нос.
К тому времени, когда я покинул его офис, я был почти уверен, что Андерсон закончил свою работу в банке. Гринвуд пообещал, что если моя история подтвердится, он уволит Андерсона за неподобающее поведение. Также казалось, что он смирился с необходимостью рассчитаться со мной в финансовом отношении, а поскольку страховка банка покрывала, его это, похоже, не сильно беспокоило. Позже в этот же день я свяжусь со своим адвокатом и посмотрю, сколько он сможет выжать из банка. Судя по словам Гринвуда, это могло быть почти шестизначным числом.
(Андерсона уволили. Его жена от него ушла, и он нашел другую работу в банке за пределами штата. Я полагаю, он мог обвинить меня в нападении, но, как я понял, не захотел объяснять в суде то, что он затеял. Через восемь месяцев мой адвокат с радостью вручил мне чек из банка на 112 000 долларов. Он поступил сразу в фонд колледжа Дианы.)
Все, что оставалось — ВСЕ! — касалось Дженни. Я избегал этого до воскресенья. Она оставила мне пару десятков сообщений на работе и на мой мобильный телефон, но я проигнорировал их. Они были полны слез и извинений, а также опасений за мое состояние, и все они лишь еще больше злили меня. Эти проклятые слова любви и печали, прозвучавшие слишком поздно!
Сидя в своем безвкусном безликом гостиничном номере, я перебирал все и вся. Чего я не сделал как муж? Конечно, она должна была знать, как сильно я ее любил и ценил. Я преподнес ей много сюрпризов — неужели их было недостаточно? Неужели рутинный характер супружеской жизни заставил ее почувствовать себя забытой, несмотря на все мои усилия?
Случился ли роман из-за секса? Касалась ли неудовлетворенность Дженни того, что мы недостаточно занимались любовью, или недостаточно дико? Мне это казалось очень маловероятным. Она редко инициировала секс и всегда относилась к нему, скорее как к возможности эмоциональной связи, чем как к возможности быть со мной дикой. Было ли что-то в нашей консервативной сексуальной жизни, что заставило ее стремиться стать шлюхой с кем-то еще? (Если так, щеголеватый и лощеный пожилой банкир вряд ли казался правильным выбором — она бы нашла себе водителя грузовика.)
Я не мог придумать причины. Возможно, ее не было. Я помнил, что у меня был легкий соблазн один или два раза сбиться с пути. В баре отеля в Чикаго или Кливленде в деловой поездке, одинокий и возбужденный, глядя на кого-то, идущего в другом конце бара. Но умеренное искушение так и осталось им — я никогда не делал ничего больше, чем купить женщине выпить или завязать разговор, не говоря уже о том, чтобы попытаться переспать.
Моя сексуальная жизнь с Дженни была немного ограниченной, но приносила удовлетворение по всем другим причинам: потому что она была близкой и интимной, она была расслабленной, и она была с человеком, которого я любил больше всего на свете и которому больше всего доверял. (Или РАНЬШЕ доверял…)
***
Я дождался утра воскресенья, чтобы прийти домой и встретиться с Дженни. Обычно в это время мы были бы в церкви, но я сомневался, что она повела туда Диану одна — ей пришлось бы объяснять, почему я отсутствую.
Я добрался до дома сразу после одиннадцати утра, когда Диана обычно дремала. Я тихонько обошел дом и заглянул в кухонное окно. Дженни сидела за столом с чашкой кофе перед собой, глядя в никуда. Она выглядела усталой и несчастной.
Я вернулся к входной двери и вошел. Когда я прошел на кухню, она вскочила. Она выглядела так, словно хотела броситься в мои объятия, но выражение моего лица, должно быть, заставило ее передумать.
Тихим голосом, едва осмеливаясь смотреть на меня, она заговорила:
— Брэд, слава богу, что ты здесь! Я так волновалась! Милый, мне ТАК жаль…
Я прервал ее, подняв руку, чтобы остановить.
— Я не дам тебе опекунство над Дианой.
Она ахнула, а потом буквально пошатнулась. Я подумал, она может упасть. Вместо этого она рухнула на стул и заплакала.
Конечно, я сделал это специально. Несколько лет назад у меня был боксерский поединок против более опытного бойца постарше, который ожидал, что меня будет легко достать. Вместо того чтобы начать бой обычным образом, осторожно танцуя и используя свой джеб, дабы удерживать его подальше, я ответил на его первый удар, сразу двинувшись к нему и нанеся удар сверху и сбоку в его голову. Это потрясло его, и на этом бой практически закончился. Я лишил его уверенности в себе.
Этот момент напомнил мне об этом — от ярости на Дженни я не мог говорить, и поэтому нанес удар первым. Но меня почти до слез опечалило то, что я подумал о ней как о сопернике! Как мы дошли до такого печального момента?
Я видел, как Дженни плакала, в моем сознании смешались сострадание, печаль, любовь и ярость. Я так ее любил и думал, что был любящим и внимательным мужем. Я был неправ? А если нет, то как, черт возьми, она могла это сделать?
Наконец, все еще плача, она посмотрела на меня и спросила:
— Неужели мы действительно на этом этапе, Брэд? Ты собираешься со мной развестись? Разве ты не позволишь мне хотя бы поговорить с тобой?
— А есть ли смысл? — спросил я.
Она заплакала сильнее.
— Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? — Она изо всех сил пыталась выговаривать слова между рыданиями.
— Скажем так, моя вера немного пошатнулась, — холодно сказал я. — Твое поведение на днях не походило на поведение жены, которая любит своего мужа.
— Я знаю, что заслуживаю этого, — сказала она. — Я заслуживаю того, что ты хочешь мне сказать. Ты даже не представляешь, как… низко я себя чувствую, как мне стыдно. Но, пожалуйста, Брэд, пожалуйста! Разве ты не… послушай меня, дай мне шанс…
С минуту я сидел тихо. Я знал, что не смогу расторгнуть наш брак, не поговорив, чего она и хотела. И на самом деле я не хотел разрывать наш брак — я хотел вернуть его таким, каким он был. Но знал, что никогда не смогу вернуть его таким, и это приводило меня в ярость. Пока я сидел и думал, Дженни постепенно успокаивалась, наблюдая за мной.
— Хорошо, — сказал я наконец. — Почему бы тебе не умыться, а я пока выпью кофе. После мы сможем сесть и поговорить.
— Спасибо, Брэд, — почти прошептала она. Затем встала и вышла из комнаты.
Когда она вернулась, я сказал:
— Хорошо, вот основные правила. Ты говоришь мне правду и рассказываешь все. Ты не знаешь, как много я уже знаю, и если ты мне солжешь, наш брак закончен. На самом деле, он и так может закончиться — я еще не знаю. Но если ты не будешь со мной полностью откровенна, все закончится прямо здесь, прямо сейчас.
— Я понимаю, Брэд. Я расскажу тебе все. На самом деле, рассказывать не о чем.
То, что последовало за этим, было одним из самых грустных получасов в моей жизни. История была настолько предсказуемой, что я чувствовал себя человеческим клише.
Когда мой новый бизнес начал набирать обороты, я был глубоко вовлечен в него, работая дольше и все меньше времени проводил с Дженни и Дианой. Она гордилась мной, но чувствовала, что ею пренебрегают. Помните историю ее жизни — удивительно красивой женщины, которой всегда хватало внимания.
Примерно через два месяца после нашей первой встречи с Марлоном Андерсоном он позвонил Дженни. Он знал о ее работе в сфере недвижимости и сказал, что заинтересован в том, чтобы привлечь к ней некоторых потенциальных клиентов. Пару месяцев они время от времени говорили, всегда лишь о делах. Он подослал ей несколько клиентов, за что она была ему благодарна; и …