Бросив папку на стол и пододвинув к нему стулья, он вежливо предложил:
— Садитесь, пожалуйста. Не бойтесь! Стул самый обыкновенный.
— И скамья у вас тоже самая обыкновенная, — со злостью сказала я.
Ягодицы у меня горели, и вовсе не хотелось садиться на какой-то стул.
— Еще раз приношу свои извинения, — сказал офицер. — Солдат будет наказан.
— Дайте мне воды, — попросила я. — С тех пор, как я нахожусь у вас, у меня во рту не было ни капли воды.
— И, очевидно, ни куска хлеба, — подхватил офицер. — Это наше упущение! Сейчас мы все поправим. Присядьте, пожалуйста!
Сквозь свои толстые очки он сочувственно взглянул на меня. Однако, я очень хорошо понималаего мнимое сочувствие. «Еще издевается, скотина,» — подумала я. — «Ну, погоди!»
— Я хочу пить, — как бы не слыша слов японца, повторила я.
Офицер нажал кнопку, находившуюся на столе, и в ту же минуту показался «капюшон».
— Ужин для мадмуазель! — приказал офицер.
Несколько томительных минут прошло в полном, тягостном молчании. Наконец, на столе показался, прекрасно сервированный сытый ужин. Бутылка вина, и особенно графин холодной прозрачной, чистой воды, привлек мое внимание прежде всего. Я протянула руку к графину.
— Одну минуточку! — остановил меня офицер, убирая графин, — сперва — небольшой уговор. Будете отвечать на вопросы или нет?
Не мигая он глядел на меня сквозь толстые стекла своих очков. Злость помогала мне выдержать его взгляд.
— Я в ваших руках и ничего не могу поделать. Бороться у меня нет сил, — вяло проговорила я.
Стекла очков блеснули.
— Я хочу пить. У меня язык не ворочается.
Офицер кивнул головой и налил мне полный стакан чистой, холодной воды. О, с каким наслаждением я пила! Ничего вкуснее воды для меня не существовало. Я выпила один стакан, другой… Какое блаженство! Ах, если бы я еще могла сесть… Потом наступила очередь жаренной рыбы, салата, икры, холодного бифштекса — все я ела торопливо, с жадностью с удовольствием. Офицер молча наблюдал за тем, как я ем, и казалось, считал каждый кусок. Когда я насытилась, офицер молча нажал кнопку, и явившийся солдат быстро убрал все со стола. Приятное состояние сытности разлилось по всему телу и очень захотелось присесть… но, увы, это было невозможно. Офицер раскрыл папку, уселся поудобнее и приготовился писать, перед ним лежал лист чистой бумаги и он внимательно смотрел на меня. Я молчала. Пауза затягивалась. «Что то будет!?» — подумала я.
— Итак, будем молчать, мадмуазель? — прервал, наконец, затянувшееся молчание офицер. — Не советую. Мы умеем развязывать языки… И не вздумайте, что только этим… — он кивнул на скамью. — Это только детская игрушка по сравнению с тем, что вас ожидает. Вам понятно? Подумайте хорошенько. Ваша судьба в ваших руках. Вы еще молоды и вам нужно жить.
Он порылся в папке и протянул мне фотографию:
— Взгляните, это тоже была молодая и красивая девушка.
С фотографии на меня смотрела удивительно красивая японка. Огромные глаза, казалось, светились, каким-то мягким светом, великолепные волосы ореолом окружали ее точеную головку. Лицо ее было европейского типа и только чуть удлиненный разрез глаз выдавал ее японское происхождение. «Какая красавица» — подумала я. — «Но… «была».., он сказал «была «…, значит…» — И мне стало страшно. Офицер внимательно наблюдал за мной, и казалось, читал мои мысли. Он вздохнул и сказал:
— Да, была… Она оказалась врагом Японии. И вот что с ней случилось.
Он протянул мне другую фотографию, взглянув на которую, я почувствовала, как тошнота подступает к моему горлу. Какой ужас! Страшное распухшее лицо, всклокоченные, редкие волосы, разбитый рот, изрезанные щеки, а глаза… нет! Я не могла смотреть. Мои нервы напрягались до предела. Офицер спокойно убрал фотографию и сказал:
— Я думаю, комментарии излишни?