Рита тихо спросила:
— Ты хочешь, чтобы я разделась, и ты порисуешь на мне, да?
«Если ты хочешь», хотел сказать Коля — но испугался возможного «нет» и кивнул. Рита, не сводя с него странного взгляда, потянула с себя блузку, затем шорты… Оставшись голой — сказала:
— Только ты тоже разденься…
Коля не заставил себя ждать. Оголившись, он достал краски, развел их — и прикоснулся кисточкой к Ритиному телу…
— Уй! Щекотно, — вздрогнула Рита и засмеялась серебристым, как колокольчик, смехом.
Коля рисовал на ее груди волшебные цветы. Закрашивая сосок, он видел, как Рита закусила губу, а лицо ее покраснело.
— Что, неприятно? — спросил Коля.
— Нет, ничего-ничего, рисуй, — отозвалась Рита хриплым голосом и зажмурилась. Ее тело было открыто перед ним, как бумага, и Коля рисовал на нем самые красивые узоры, какие мог придумать. Дойдя до ног, он попросил раздвинуть их — и увидел щелку, из которой сочились капельки липкой смолы. Что это за капельки — он не знал и стеснялся спросить.
— А… а чего ты ТАМ не рисуешь? — спросила Рита тоненьким голоском.
— Где ТАМ? — переспросил Коля, хоть и прекрасно понял ее.
— ТАМ… — и Рита приглашающе растопырила ноги. Щеки ее горели. Коля, затаив дыхание, стал закрашивать пухлые створки…
— Ууууууыыы! — заныла вдруг Рита, оползая вниз.
Тело ее изогнулось змейкой, невидящие глаза распахнулись и уставились на Колю, застывшего с кисточкой в руке.
Коля глядел на жалобно скулящую Риту — и вдруг почувствовал, как вздыбливается, набухает сладостью — и пульсирует, пульсирует токами невыносимого блаженства и стыда то, что налилось его и ее наготой, как медом… Он застонал; белые брызги летели на Риту, на ее лицо, волосы, плечи, и Коля рвался от сладкой муки, и ныл, и ничего не мог с собой поделать…
***
Это был самый ужасный и самый счастливый момент в их жизни. Им было так стыдно, что они не могли произнести ни слова. Обессиленные, они сидели на полу и молча глядели друг на друга. Тягучее тепло разливалось по их телам, застилая мозг; и вдруг они ринулись друг к другу, инстинктивно заменяя слово телесным контактом — и сунули головы друг другу на плечи. Придвинуться ближе не позволял стыд — но все им равно было хорошо, как никогда.
Они сидели, полные друг другом и негой, густой и сладкой, как мед. Рита первая начала легонько целовать Колю в шею, и Коля, растекаясь от ее ласк, ответил ей; их охватило такое умиление, что оба они задрожали, и в горлах у них набухли слезливые комочки.
Это было чудом, пробиравшим до костей: они чувствовали друг друга без слов. Они не знали, что такое бывает, и потрясенно вжимались друг в друга, открываясь взаимным токам нежности. Обнявшись, они робко гладили друг другу спины, плечи, волосы, млея от прикосновений и понимая их лучше всяких слов. Прижаться грудь к груди они так и не решились…
Они просидели так — без единого слова — час, или полтора, или больше. Стемнело; вот-вот должны были прийти Колины родители — он знал это, но не мог оторваться от дрожащего тела…
Звонок в дверь застал их врасплох. Подпрыгнув, они заметались по комнате, и Коля благодарил судьбу за то, что сейчас лето, и на них — по две тряпочки… Он успел даже дать Рите платок, чтобы она стерла с себя и с паркета следы преступления.
Родители заметили, что Коля с Ритой «смурные», и беззлобными насмешками засмущали их так, что те не могли смотреть друг на друга. Неловкость усиливали узоры на Ритином теле, подозрительно уходящие под одежду.
Впрочем, «предки» только похвалили Колю за красивый бодиарт и сказали Рите, как он идет ей, не расспрашивая ни о чем. В Колиной семье царило полное доверие…
Когда Коля провожал Риту домой — они болтали, запинаясь, о всякой ерунде, смущенные и ошеломленные всем, что с ними было. Им хотелось вернуть ЭТО — блаженство понимания без слов — но они оба не знали, как это сделать. Прощаясь, Коля небрежно сказал «ну, пока!»; Рита грустно ответила «пока, Коля», вопросительно улыбнувшись ему…
Коля уже развернулся по инерции, сделал пару шагов — и вдруг, не выдержав, крикнул: — Ри-ит!