Мне ничего другого не остаётся, как встать сзади неё на колени и постараться пристроиться к ней сзади. Но эта позиция, мне уже знакомая, с Фросей оказывается неудобной. Мне никак не удаётся войти в неё, несмотря на то, что она послушно расставила коленки и выпятила зад. Погрузив палец в её пиздёнку и вытащив его обратно, весь мокрый от любовного нектара, я снова пытаюсь ввести напряженный член, однако все усилия мои оказываются бесплодными.
— Так у нас ничего не получится, Фрося! – недовольно заявляю я. – Учи меня тому, чему сама научилась! Ложись на спину!
Не знаю, этому ли она училась от ёбаря Саши, но она тут же, продолжая придерживать на талии край подола, возвращается к копёнке и спиной опрокидывается на неё. Глаза её при этом радостно блестят, а когда я нежно склоняюсь к ней, не дожидаясь моей просьбы, разводит бёдра в разные стороны. На минуту я задерживаюсь, уставившись на крохотную алую пуговку, выглядывавшую из золотого руна, покрывающего её лобок. Недвижимая, но явно переполненная желанием, Фрося лежит подо мною в ожидании того момента, когда я должен войти в неё.
Однако в беспримерной неуклюжести я мечу то слишком высоко, то чересчур низко, посему попытки мои опять оказываются тщетными. В конце концов её ру¬ка берёт на себя роль провожатого, и я чувствую себя на этот раз в нужном месте. Но вот парадокс: на том пути, что, по моим представле¬ниям, должен был быть усыпан цветами, мне приходится испытать неожиданную не то что боль, но чем-то схожее с нею моментальное ощущение преодоления какого-то незначительного, но всё же заметного препятствия, лёгкого проникновения через чего-то, схожего… даже не знаю, с чем сравнить, ну что-то вроде натянутых ниток или лёгких и тонких шматков ткани…
Фрося попискивает и подрагивает, из чего можно было бы сделать вывод, что и она испытывает схожие ощущения. Но ни её, ни тем более меня эти трудности, если их так можно назвать, не останавливают. Совершая упорные толчки, я успешно расширяю тропку, а она мне в том немало способствует. Щёки у неё явно порозовели, и она часто и тяжело дышит. Мы трёмся потными телами. Мне кажется, что я уже приближаюсь к желанному концу, и я начинаю судорожно дёргаться в предвкушении близящегося бла¬женства.
Но, отчего такие божественные минуты нарушаются вмешательством жестокихнепредвиденностей? Погружаясь в эротический экстаз, я чуть не взвыл от радости, но вспомнив о лишних ушах внизу, чтобы удержаться от всхлипываний или вскриков, забарабанил по полу кулаками и ногами. Расплата за эту неосторожность последовала уже через пару минут, когда мы, покончив с уроком, лежали, обнявшись на этой самой копёнке.
— Фрося, ты тут что ли? – слышим мы голос её матери, причём над самыми нашими головами.
Я – ни жив, ни мёртв – смотрю на свою подружку. Тысячи мыслей в один миг пробегают в моей голове: как нас вытаскивают в таком непотребном виде с чердака и ведут к хозяйке, а там устраивают суд, решение коего, разумеется, будут катастрофичны как для меня, так и для моей подружки… Но именно находчивость последней позволяет нам избежать, во всяком случае, пока что, такой опасности. Привстав на локте и ладонью той же руки незаметно сгребая на меня сено, она с самым невинным видом спрашивает:
— Это ты, мамк? А я тут прикорнула малость… Не выспалась же… Рано пришлось вставать…
— Ты здесь одна?
— Да… А что?
— Да ничего, просто что-то померещилось. Может, тоже прикорнула, пока ждала тебя… Думала, — убежала на речку с девками. А ты мне нужна. Быстрей спускайся и дуй до дома!.. А чего лаз за собой закрыла?
— А чтоб никто не подумал, что я тут, чтоб дали вздремнуть. Спускайся вниз, я щас…
Фрося встаёт, оправляет свою одёжку и направляется к лестнице. Но спустя минуту я слышу, как мать её предлагает:
— Давай лестницу поставим на место, где она находилась.
— Зачем? Пусть остаётся здесь! – протестует Фрося.
— Никак нельзя. Кто придёт, увидит её тут и подумает: «Ага, Фроська давеча работала и лестницу приставила, наверняка дрыхла там вместо работы!» Надо нам это?
Судя по шуму и дальнейшему обмену слов между матерью и дочерью лестница была водружена на прежнее место, так что мне, после того как я проследил в окошко за их уходом и оделся, пришлось прыгать с чердака вниз, благо меня этому учили в спортивном обществе «Сокол», да и пол в коровнике был земляной, перемешенный с песком и навозом, то есть мягкий.
А по пути домой мне не давала покоя одна мысль: а что если Фрося только разыгрывала из себя ученицу Александра Константиновича? Наверняка, ей много пришлось слышать от Шуры и других подружек. Кое-что удалось и видеть. Может быть чего-то и досталось от щедрот моего любвеобильного тёзки. А вдруг всё же диплома об окончании полного курса ей по каким-то причинам не пришлось получить из его рук, и эта честь досталась мне? Вот было бы здорово! Оказывается, занятие это – посвящать в женское достоинство — весьма и весьма приятно!