Насладиться сном мне особо-то не пришлось. Разбудила маман:
— Просыпайся, сынок, тебе придётся отвезти меня с Катей в Подольск.
— А тётя Таня? – спрашиваю, протирая глаза.
— Она со своими уже уехала. Это я задержалась немного. Поторапливайся! Тебе надо ещё позавтракать… Лошадь уже запряжена…
Сборы были недолги, и вот мы в дороге. С нами едет и Лика…
— А вам зачем в Москву? – спрашиваю её я.
— Голосовать, — разъясняет она.
— Но вы же не москвичка, а подольчанка.
— Я курсистка, и поэтому имею право голоса в городскую Думу…
Прощаясь на вокзале, маман говорит, что навряд ли вернётся сегодня и что её следует ждать если даже не завтра, то послезавтра.
— И тётю Таню? – интересуюсь я.
— И её тоже.
И вдруг обращает внимание на мою физиономию:
— Ба!.. Откуда у тебя такой фингал под глазом?.. Мне говорила Серафима Сергеевна, что у тебя вчера не обошлось без приключений… Но чтобы такое наглядное свидетельство!.. Тебя что, побили?
— Да нет, упал, убегая, в темноте, от девчонок…
— От девчонок?.. Ха, ха!.. Не смеши меня!.. Уж признайся, что за ними!..
— Вовсе нет… Это они меня тащили за руки и за ноги на расправу…
— Ничего себе!.. За что же ты перед ними провинился?.. Приставал, небось, негодник? Не так ли?..
В тоне её вопроса мне послышалось не столько суровое осуждение, сколько весёлое любопытство, и я отвечаю ей в тон, искоса поглядывая на Лику:
— Как бы не так!.. Это им пришло в голову лишить меня девства…
— Фи!.. Какие неприличные слова от тебя приходится слышать…
— Какие сам слышал, такие и повторяю!..
Открыв от изумления рот, маман смотрит то на меня, то на Катю, то на Лику. Последняя, перехватив её взгляд, ухмыляется и пожимает плечами:
— Наши деревенские девицы – оторви и брось, на всё способны!.. Так что лучше от них подальше держаться…
— Ваш покойный брат был о них другого мнения и поддерживал с ними довольно приязненные отношения, судя по их признаниям, — парирую я этот выпад. – К тому же они очень и очень тепло о нём вспоминали… И, по моему, все в него влюблены…