К ней «друзей» бессчетно приглашал супруг.
Только отдуваюсь. Верить мочи нет,
Так ведь не бывает, если все – не бред!
А она, бледнея: «больше мне не в мочь!
В ужасе сжиматься, ожидая ночь!»
И опять моленье робкое в устах:
«Я на все готова, боль стерплю и страх,
Лишь уйми мученье у меня в груди,
Пусть хоть на мгновенье, слышишь, приходи!
К горькой бабьей доле смилуйся теплом,
Приголубь по воле, и возьми потом:
Не в любви хотенье, не в пустой разврат,
Ты – мое спасенье, не хочу назад!
Как сказать, не знаю, и распять свой грех.
Мрака накопилось с чередой утех.
Непристойны ночи стали у меня!
Вырваться – нет мочи, только жажду дня.
Ты – моя надежда. Горю пособи,
И узнаешь нежность всей моей любви!
Замени собою тех, с кем душу рву,
Но любимых мною, даже по утру.»
Помолчала, мучась тайное сказать,
Будто обнажаясь, душу истязать.
И с лицом в ладонях, люди так не врут,
С дрожью и слезами зашептала вдруг:
«Он, бесспорно, спятил, если, много раз,
Клал меня под свекра чтоб смотреть на нас!
Но, чистейший ужас, а ему – азарт,
В дни, когда Андрюшка навещает, брат…
Думала, я знаю, что такое стыд!
Но, мура какая: свекор со мною спит!
Стыд сжигает душу в самый сладкий миг,
В миг, когда в глубины семенем проник
Взяв почти что силой, плюнув на родство,
Младший братик, милый, прыснув естеством.
И мутится разум – сладость, без краев!
Тело раз за разом просит вновь и вновь!
Близко шепот мужа: «Глубже суй, Андрей!
Выдай прямо в матку, ты по вкусу ей!
Твоему мечтанью не помеха стыд!
Пусть твоя сестрица от тебя родит!»
И безумье брата мне передалось,
Вожделеньем тело в миг отозвалось.
Отдалась, не мысля больше ничего.
Разрыдалась – выстрел спермы. Горячо.
Брат любил до зорьки восхожденья дня.
Встала утром – горько. Душит стыд меня.
Как могло желанье от него родить
Вспыхнуть моментально и поработить!
Но и в этой пробе стыд не вышел в рост —