Что без числа сажал и ставил,
Ну, небывало крепок был!
Так возле часа наслаждался,
Пока в ногах не ослабел,
Пока что вздоха не дождался,
Чтоб мужа звал для этих дел.
Поднялся. Скрыла ночь румянец
За незатейливый отвод,
А он уже в дверях, поганец!
В одних трусах, мордоворот.
Тут спала ткань, и я увидел,
Такой, что вряд ли и сыскать,
Вдруг стадо стыдно и обидно:
Ну, кабы мне такую стать!
А он опять: — другие бабы
Визжат от счастья и орут!
Одна мечта, и дома так бы,
Ан нет! Её ж другие прут…
Обидно, брат, такое дело,
Когда почти что до колен
Висит с любимой мертвым телом
Ладонью неохватный хрен!
В душе сочувствие пригрелось
Тому, что третий им — запал,
Что гордость до гола разделась,
Когда жену другим отдал,
А как им быть? Навек разлука?
А если глупая любовь?
Вот это – боль! Вот это – мука!
Попортила изрядно кровь!
И не было меж них упрека,
Горячий шепот про любовь,
Да собирание по крохам
Того, что в семьях греет кровь.
Я — в коридорчик потихоньку,
Чтоб не вредить в чужой беде,
И горечь всхлипов слышал только,
Да тяжесть вздохов по судьбе.
*
Вечер синие чернила,
Затопив окно, пролил.
Псих, несчастный, с ярой силой
Милую свою любил.
Но про то писать не стану –
Где супруги, там — табу,
И прилично, хоть местами,
Отпишу про их судьбу.
А еще про Николая,
От его лица идет
Сказ про то, какая злая