входящий. Мама.
Нет, точно не отвечу на этот звонок. Но ведь это интересно, правда?
Греческая пловчиха переворачивается и смотрит на меня из-под темных прядей многообещающих волос. Я наклоняюсь для поцелуя, и наши губы встречаются, как раз, когда звонок переводится на автоответчик.
«Джои? Джои, это — твоя мать! Возьми трубку! Я не знаю, что ты слышал, но с Майклом все в порядке. Он в порядке. Это просто задело его, вот и все. Они… « — она на мгновение исчезает, затем возвращается, чтобы сказать: — «О, звонит твой дядя. Мне нужно идти. Перезвони мне!»
Теперь мы оба смотрим на автоответчик, как будто он может ответить на вопрос, который никто не удосужился задать.
Пловчиха смотрит на меня.
— О чем это было?
— Я не знаю. Я не знаю, почему она вообще мне звонит. — Потом, как будто мне нужно объясниться. — У нас нет отношений.
Телефон снова зазвонил. Это Салли. Еще раз. Нет сообщений.
Теперь Пловчиха забеспокоилась.
— Что-то не так, — настаивает она.
Я пожимаю плечами, вылезая из постели.
— Может быть. Но что бы то ни было, это — не моя проблема. Они — не моя проблема. — Мой голос снова звучит нормально. Черт.
— Она сказала, что кто-то пострадал.
Я вскакиваю с кровати, натягиваю футболку и включаю телевизор, проходя мимо, направляясь на кухню. В основном я делаю это, чтобы не думать о том, волнует ли это меня.
«… отчеты из Канзаса сегодня, где полиция сообщает, что два офицера были застрелены в результате неудачной конфискации наркотиков. Власти говорят, что когда…»
Нет.
Я уверен, что разворачиваюсь с нормальной скоростью или, может быть, даже немного быстрее… но это кажется самым медленным движением в мире. И вот на экране, чтобы весь мир увидел угрюмое, рябое лицо моего брата.
Это его фотография с предыдущего ареста. Он сердито смотрит на меня по-юношески, слишком знакомо.
Только на этот раз прямо под его именем вставлены два последних слова:
«Майкл Линдал: убийца полицейских».
Я смотрю. Сзади меня обнимает пара рук.
— Ты знаешь этого мужчину? — она уткнулась лицом в мою лопатку.
— Он — мой брат.
Лицо сразу же отрывается.
— Ой. — Руки исчезают. — Боже ты мой!
— Да уж.
— Боже ты мой. — Она отступает.
Телефон снова звонит.
Быстро удаляющиеся шаги.
— Мне жаль.
Но она не должна быть такой. Это понятно.
Она меня почти не знает.
— Тебе пора идти, — говорю я, предлагая ей выход, который она уже начала искать. — Я тебе позвоню.
***
Мама молчит так долго, что мне, наконец, приходится ее подтолкнуть. Ей потребовалось много времени, чтобы суметь заговорить.
Но как только она это сделала, ее прорвало.
— Я не понимаю! — скулила она. — Он даже не употреблял! Почему он был там? Почему он болтался с этими… этими людьми? — Она вытолкнула это словсквозь зубы о. — Почему они сделали это с моим мальчиком? Он будет отцом!
Я подумал о том, что видел в «Таргет» несколько месяцев назад.
— Я почти уверен, что он употреблял, мама.
— Откуда ты можешь знать? — рычит она, счастливая, что у нее появилась собственная цель. — Тебя здесь даже не было!
Да уж. Я знаю. Это было здорово.
— Ты говорила с ним?
Она кивает, снова становясь жалкой.
— Они разрешили мне навестить его, когда он был в больнице. До того как они… до того как его перевезли.
— Он сделал это? Он действительно стрелял в тех копов?
Хмурый взгляд.
— Конечно, нет!
— Это он тебе сказал?
Она ерзает.
— Мы об этом не говорили. — Ее лицо темнеет. — Но мы и не должны были! Мой мальчик никогда бы… — она замолкает, и снова начинается плач. — Он бы не стал, — причитает она. — Он бы не стал!
Вот дерьмо.
Он сделал это. Он действительно это сделал. Даже его мать знает.
Я качаю головой.
— Назови мне имя его адвоката. И дай его координаты. Я хочу с ним увидеться.
Она кивает, ищет ручку и вытирает слизь с верхней губы. Во время записывания она внезапно поднимает глаза.
— Ты говорил с Салли?
Я не отвечаю.
— Знаешь, сегодня днем она будет здесь. — Еще один всхлип. — Она скучает по тебе. Ей просто пришлось раньше поговорить со своими родителями…
— Мам, ты уже записала этот номер?
***
Майкл выглядит низкорослым, сидя по ту сторону стекла. И он должен им быть. Память о нем уже начала ускользать.
— Я не ожидал увидеть тебя здесь, — сказал он без злобы.
— Я мог бы сказать то же самое, — заставил я себя улыбнуться.
Нет ответа. Он трясется.
— Я не хотел, чтобы это произошло. — Его глаза осматривают комнату, в то время как он чешет руку.
Я киваю.
— Я это знаю.
— Если бы этот ублюдок Ибрагим не… я имею в виду, если бы… — Дрожь усиливается. Затем он сдается и просто проваливается в себя.
— Что со мной будет? — спрашивает он голосом на октаву выше. Вдруг он — снова маленький мальчик, напуганный, плачущий и спрашивающий, почему папа не возвращается домой.
Я открываю рот, чтобы ответить. Если честно, на ум приходит несколько жестоких шуток. Но я отвергаю их все как мелкие или ниже моих моральных устоев. Не всякий бы принял такое решение.
Осторожно, сынок. Сейчас не время отказываться от своей души. Твой брат потерян. Он обречен. Просто оставь его в покое.
Папа? Что ты здесь делаешь?
Поверь, ты тут не нужен.
Я останавливаю ошибку, о которой ты будешь сожалеть до конца своей жизни.
Это — простая математика, Джои. Майкл сломлен. Он просто не может опуститься ниже.
Тебе больше не нужно его бить, сынок.
Боже. Если ты здесь только поэтому, то можешь просто вернуться тем же путем, что пришел.
Я здесь не для того, чтобы пнуть калеку, и не для того, чтобы позлорадствовать. Я не извлекаю выгоду в такие моменты, папа, и здесь нет ничего, что мне принадлежит.
Ты хоть знаешь, как часто недооцениваешь меня?
***
— Джои? — спрашивает Майкл с искренним беспокойством на лице.
— Извини. Я просто задумался.
— Я боюсь, Джои. — Он тоже. Он мертвец, и все это знают. — Мне нужна помощь.
Я мгновение думаю об этом.
— Ты помнишь, когда умер папа, Майки?
Плотина снова лопается, и он начинает рыдать.
— Хорошо. Значит помнишь. Ты помнишь, как спрашивал меня, почему я не плачу? На похоронах?
Он кивает, прижимая трубку к уху.
— Помню.
— Правда? Вау. Ты был таким маленьким… — Я качаю головой. — Что я тогда тебе сказал?
— Это… Папа… это… — он действительно сейчас разваливается, — что папа — здесь… — он похлопал себя по груди.
Я киваю. Правильный жест, неправильная грудь.
— Верно. Он не ушел. У него было два сына, и у нас была возможность унести его с собой. — По крайней мере, у одного из нас. — У тебя есть ребенок, Майки. Теперь они убьют тебя за это… но тебе тоже не нужно уезжать. Этот ребенок важен для твоего будущего. Так что, ты просто наберись силы, продолжай дышать и улыбайся очень широко, когда твоя жена принесет тебе медвежонка, чтобы увидеться с тобой. Понимаешь? — Я наклонился. — Убедись, что твой ребенок запомнит эту улыбку.
Он молча кивает.
Я пожимаю плечами.
— Чтобы кого-то казнить, требуются годы. Веди себя и играй, как будто все в порядке. Если тебе действительно повезет, этот ребенок запомнит тебя. Может быть, даже унесет тебя в себе.
Жду, пока он немного успокоится. Когда это, наконец, происходит, он робеет.
— Мне очень жаль о том, что случилось, Джо, — бормочет он, вытирая нос рукавом. — Я не знаю, почему я так… — он пожимает плечами. — Я не знаю, почему я делаю половину того, что делаю.
Я знаю.
— Не имеет значения.
— Джо? — Он наклоняется вперед. — Не мог бы ты….