.. присмотреть за моим ребенком ради меня? Я был бы очень рад, если бы…
— Нет.
— Ты был бы настоящим хорошим папочкой, — быстро говорит он. — Я бы никогда не смог, даже если бы была возможность. А Салли… я думаю, о…
— Нет.
— Пожалуйста! — в отчаянии кричит он в телефон. — Пожалуйста! Просто… просто… — Он сникает. — Ради моего ребенка. Не ради меня. Ради моего ребенка. — Рука на стекле. — Мой бедный, бедный ребенок.
— Мне очень жаль, Майки. Я не буду этого делать. Но если это даст тебе хоть какое-то утешение, ты ошибаешься, — я проверил время: осталась, может, одна минута. — То, что ты только что пытался сделать… это то, что сделал бы хороший отец.
Он смотрит на столешницу.
Я тоже задыхаюсь. Как странно.
— Прощай, Майки. Я, эээ… Я люблю тебя. Ладно?
Он кивает.
— Прощай, Джо. — Охранник входит в комнату, чтобы забрать его. — Я люблю…
Но звук прерывается, прежде чем он успевает закончить мысль.
И я все равно не хотел этого слышать.
***
Это конец истории, хотите верьте, хотите нет.
С одним дополнением, я полагаю, это произойдет намного позже, но все же, стоит упомянуть.
Спустя два года, после того как я попрощался с Майклом, Салли, наконец, решила обратиться за помощью. И к тому времени это будет похоже на другую историю, но я все равно расскажу ее здесь.
Вам надо понять, верно?
Хочу сказать, что я предвидел приближающийся визит. Но, правда в том, что после нескольких недель наблюдения за событиями в новостях и избегания по новой неистовых звонков мамы я действительно думал, что, наконец, сбежал.
«Сбежал» — не то слово. Может, «развелся»?
В конце концов, все как бы… закончилось. Майкл повесился в своей камере в середине суда. Что было разочаровывающим, хотя бы потому, что это означало, что он предпочел себя своему ребенку.
Сюрприз, сюрприз, я знаю.
Он оставил две предсмертные записки, одну якобы для мамы, но направленную больше на публичное прощение, а другую, адресованную мне. Я держу ее в нагрудном кармане. Не читая. И не знаю, смогу ли когда-нибудь.
Салли? Она дерьмово выглядит, если вам интересно. Имею в виду, что мне в какой-то момент было интересно. И вот она стоит на пороге, демонстрируя воздействие возраста, веса и нервного истощения. Ее одежда не сидит. Ее глаза выглядят нечеловечески тусклыми. Ее ребенок (это еще не первый год жизни? Я даже не знаю, где проходит эта линия), у него странные пропорции и выпирающие ребра.
Бедная девочка. Но все мы бываем наказанными за ошибки родителей, не так ли?
— Привет, — хрипит Салли.
Я киваю. Мне действительно нечего сказать.
Она оглядывается, осматривая комнату внутри и не скрывая своего очевидного истощения.
— Могу ли я войти?
Что ж, очевидный ответ — «нет». Но идет дождь, а ребенок действительно выглядит замерзшим. Так что…
Оказавшись внутри, она укладывает девочку и даже не смотрит на медвежонка с пеленками, по крайней мере, пятнадцать долгих минут. Никаких признаков беспокойства, никакого беспокойства по поводу того, что ребенок скрылся из виду, никакого вздрагивания, когда ее дочь чуть не сбила растение в горшке на моем красивом белом ковре. Ничего такого.
Она тоже, похоже, не торопится переходить к делу.
— Вау, Джои, — говорит она после бессмысленной светской беседы. — Хорошая квартира. — Она пытается передать это небрежно, без аффектации, но сразу же обнаруживает себя, добавив: — Намного лучше, чем когда-либо была у нас.
Признаюсь, что я наслаждаюсь моментом.
— Да, хорошая. Я ушел из школы. — Она удивленно оборачивается, и я отмахиваюсь. — Суд над Майки стал для меня своего рода обузой. Теперь я занимаюсь обучением в компании, работающей по контракту с армией. Оказывается, в частном секторе намного меньше работы и намного выше оплата.
Упоминание имени ее мужа вызывает печальный взгляд, и она замалчивает остальное, чтобы сказать:
— Мне очень жаль, что наши проблемы повлияли на тебя таким образом.
— Все обернулось к лучшему. — Сказав это, я сразу почувствовал себя глупо, и мое смущение сменяется раздражением. — Салли, зачем ты здесь?
Она морщится.
— Джо, я… я не знаю, куда еще обратиться. Мои родители оба в доме престарелых. Большинство моих друзей сейчас отвернулись от меня. Твоя мама в эти дни нуждается в еще большей заботе, чем маленькая Линда. Я знаю… — она выходит вперед, осмелев от голода. — Я знаю, что тебе будет трудно это услышать. Я бы тоже не поверила себе, если бы была на твоем месте. Но все же я…
— Не надо.
— Просто позволь мне сказать это, пожалуйста. А потом, если ты все еще захочешь…
— Я чертовски ненавижу тебя, Салли. — Поразмысли над этим.
Ее голос дрогнул и затих. Она выглядит шокированной, а затем раздраженной, как будто я по-детски упрям, не подыгрывая ей. Через мгновение она смотрит в пол, чтобы скрыть свои эмоции.
— Полагаю, я просто подумала, что если… — она смотрит мне в лицо, не находит там того, что ищет, и снова смотрит в пол. — Это был не ты, Джои. Я хочу, чтобы ты знал по крайней мере это. Это не имело к тебе никакого отношения.
— Конец моего брака не имел ко мне никакого отношения? — Я рассмеялся. — Затем ты мне скажешь, что меня там даже и не было.
Пожатие плечами.
Я качаю головой.
— Это — концерт для двух человек. Ни один из нас не существовал в вакууме. Ради всего святого, это была часть меня. Часть того, кем я был. Часть того, кем я всегда хотел быть. — Я шлепаю себя по груди. — Это было здесь и умерло. Так что, не говори мне, что это не имеет ко мне никакого отношения.
Наконец она поднимает голову, чтобы проверить ребенка, затем обнимает себя за плечи и говорит:
— Извини, Джои. Майкл был просто… это было похоже на… — она проводит пальцем по коже дивана и вздыхает. — Ты работал много часов и никогда не умел хорошо рассказывать о наших проблемах. Ты просто хотел все исправить. Потом ты так чертовски гордился своей новой должностью, что я даже не знала, как до тебя достучаться. Я не знала, как нас исправить.
Удивительно. Она даже не краснеет, говоря это.
— Вот, — говорю я, — понимаешь? Я же знал, что где-то все же там был.
Но теперь она потерялась в рассказе об этом.
— К тому времени, когда ты нас застукал, я, честно говоря, уже не знала, что чувствовала. С одной стороны, ты был частью того, что удерживало меня от всего этого. С другой стороны, я хотела, чтобы ты налетел и поставил меня на место, спасая меня от меня самой. Стал моим защитником. Ты этого не сделал. Ты просто развернулся и ушел, как будто тебе было все равно. — Театральная дрожь. — Я не могла поверить, что ты так поступишь с нами! Поэтому я все откладывала, предотвращала развод, ждала, когда ты поймешь, что это — твоя работа, бороться за меня. Бороться за нас. — Она снова оглядела комнату и сделала кислое лицо. — Я все ждала, что ты поможешь мне исправить нас, а теперь вижу, что ты был чертовски занят ремонтом себя.
— Мы закончили, Салли. Ты позаботилась об этом. Господи… ты так сильно изменилась, что я тебя больше не узнаю. Зачем мне бороться за кого-то вроде этой?
— Я не изменилась. Я просто устала от постоянной скуки. Устала от жизни без приключений, без страсти, опасностей и желаний.
— Значит, ты была счастливее после ухода.
— Да, черт возьми. Была.
— И все же ты все еще полагаешь, что мне надо было тебя спасать?
— Ты такой засранец, — она услышала шум, оглянулась, нашла ребенка, затем снова посмотрела на меня. — Тебе было на меня наплевать.
— Ты не настолько глупа. Ты была всем моим миром. — Я решаю сменить тему. — Кстати, я почувствовал облегчение, когда ты, наконец, перестала тормозить развод. Но признаю, что мне потребовалось время… — я многозначительно посмотрел на ребенка, — … чтобы понять почему.
Впервые с тех пор как …