— вздыхает он, — … мы также не знаем, как это воспримет судья.
Я закрываю глаза. К этому моменту я должен привыкнуть. Каждый ответ на каждый вопрос, который когда-либо задается, — это: «мы не знаем».
Мы. Как будто мы вместе. Как будто платят нам обоим.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — говорю я ему, — но единственная причина, по которой они смогли избежать наказания за последнюю отсрочку, заключалась в том, что они оспаривали оценку. Конечно, это принятие устраняет данную «необходимость».
— Это так, — признает он, — но с набором самых свежих добавлений. Во-первых, это действие демонстрирует разумное и прилежное усилие с их стороны, чтобы довести все дело до конца. Так что, если они захотят через неделю попросить больше времени, судья, вероятно, даст им это именно из-за этого заявления прямо здесь. Если он увидит добросовестность, то предоставит больше свободы. Это именно то, что есть.
— Смешно.
— Может быть. Но я тебе кое-что скажу: тайная фантазия каждого судьи состоит в том, что, если он сможет достаточно долго не участвовать в бракоразводном процессе, стороны волшебным образом придут к мирному соглашению и без него. Стучащие молотком ненавидят разводы почти так же сильно, как ненавидят судить уголовные дела белых воротничков. Они почти всегда будут грешить в сторону невмешательства.
— К черту их. Они замешаны. Это проклятая система.
— Ага.
Я в порядке. Истерики не будет.
— Что будем делать?
Он фыркает.
— Мы предлагаем даты. Опять. Мы видим, что происходит. Опять. Мы надеемся, что они не вызовут каких-то новых неожиданных действий или запросов. Наши головы опущены, наши плечи крепко сжаты, а наша спина противостоит ветру.
Этот подходит. Почти заставляет самоубийственные пытки казаться героическими. Бьюсь об заклад, он использует это все время.
— Хорошо.
— Что-нибудь еще?
Да уж. У меня болит голова, болят плечи и сдает спина.
— Почему она это делает?
Я немедленно хотел бы отказаться от вопроса. Я чувствую себя идиотом, даже если спрашиваю о чем-то подобном. Кто знает, что за ответ из дробовика скрыт в эфире, просто ожидая, когда правый палец на спусковом крючке подойдет и рефлекторно дернет.
А я спросил гребаного юриста.
Однако удивительно, что его ответ был не в виде «я не знаю».
— Адвокат твоей бывшей жены — друг твоей матери, — говорит он мне. — Он работает на общественных началах, поэтому за все это она фактически не платит ни копейки. Думаю, прямо сейчас она думает, что ненавидит тебя, и ей очень приятно знать, что она может контролировать тебя… что ты не можешь ничего сделать, чтобы ее остановить. — Он делает паузу. — Я, и правда, хотел бы, чтобы ты не спрашивал.
— Откуда ты все это знаешь?
— Точно не знаю. Я просто так думаю. Но должен тебе сказать, что я… знаком с адвокатом твоей бывшей жены. — Он внезапно звучит так, словно слишком тщательно подбирает слова. К черту юристов. — Мы — не друзья, но… ну, я знаю его. И его жену, собственно говоря. После третьей отсрочки мы столкнулись друг с другом на вечеринке. Знаешь, как это бывает. — Нет, не знаю, но ладно. — Во всяком случае, он сказал мне, что делает твоей матери одолжение, но что ему жаль, что он не вмешивался. Сначала он ожидал, что это будет открытая сделка, поскольку твоя бывшая и твой брат были так очевидно влюблены…
— Очевидно, — фыркаю я.
Это вызывает у меня очень тяжелый вздох.
— Чего ты хочешь? Вставлять палки в колеса? Это — любовь. Это случается. И, судя по тому, что я слышал, они следят за тем, чтобы каждый, кто подходит к ним, мог сам это увидеть.
Ой. Это больно.
— Ладно.
Он сочувствует или притворяется.
— Послушай, ты же все равно не хочешь, чтобы она вернулась. И вся суть этой истории в том, что женщины, у которых есть кто-то новый, обычно не хотят, чтобы развод затягивался, как в этот раз. Только если они не злятся или… э… не презирают, или что-то в этом роде. — Пауза. — Честно говоря, я обычно не замечаю такого уровня ненависти, за исключением случаев, когда муж был последовательным дон-жуаном.
Я хмурюсь.
— Если ты полагаешь…
— Конечно, нет. Я был здесь все время, шеф. Помнишь? Если бы она поймала тебя на ком-то, она бы уже швырнула это тебе в лицо. И мне. И любому в лицо, кому пришлось бы столкнуться с ней лицом к лицу в неподходящее время. Черт, она бы поднимала этот вопрос всякий раз, когда люди находятся с ней в одной комнате. А если бы эти люди перебрались в соседнюю комнату, она бы просто говорила это немного громче. Вот как реагируют некоторые женщины. Такие женщины как она. Она не сказала этого, значит, этого не видела. И это то, что сбивает с толку. Я, честно говоря, не знаю, почему она такая… какая бы она ни была.
Что еще сказать? Все началось интересно, но все-таки вернулось к «не знаю».
— Я тоже, — признаю я.
— Просто держись. И не забывай, что это была победа. Сегодня мы немного выиграли войну, Джои.
— Да. Большая победа. Ура хорошим парням.
Он хрюкает.
— Ура хорошим парням. — Наступает неловкая пауза, никому из нас больше нечего сказать. Он ее прерывает. — Береги себя.
А потом вешает трубку. Ура хорошим парням.
***
Сердце щемит, скука наваливается, а еще говорят, что время может быть целителем.
Я дам вам знать.
Прошла почти неделя, прежде чем мама решила снова позвонить мне. Так что, это был приятный маленький сюрприз.
— Я скучаю по тебе, — говорит она вместо приветствия. И отец тобою был бы впечатлен. — Теперь она освоила столь восхитительно жалкие тона, что они почти недоступны человеческому слуху. — Мы все тебя любим. Мы так по тебе скучаем.
— Я верю первой части, — признаю я. — Если это утешение.
— Знаешь, Джои, Майкл и Салли действительно обижаются, что ты их даже не выслушаешь…
— До свидания, мама.
— Стой, подожди! Чертову минуту! — От жалости до ярости — за полсекунды. Классически. — Я устала от этого… этого разрыва… разрывающего двух моих мальчиков. Я больше не могу с этим справиться! Тебе нужно простить его, Джои! Прости Майкла, чтобы мы все могли начать исцеляться. — Ее дыхание искажается в трубке.
— Он ушел из моей жизни, мама. Навсегда. Прими это.
— Пожалуйста, — шепчет она так близко к микрофону, что кажется, будто она его ест. — Сделай это для меня.
И почему это в конце? Кто знает. Но это так.
«Сделай это для меня» — вот тот самородок, который всегда перевешивал чашу весов.
— Мама? — Я сжимаю живот, пытаясь сдерживать голос.
— Да, дорогой? — Надежды. Шепот победы.
— Я люблю тебя. Но до свидания.
Раздражение. Гнев.
— О, ради любви к Питу, Джои! Перестань вешать трубку, как проклятый злой ребенок, каждый р…
— Я это сделаю. До свидания, мама.
Страх. Неуверенность.
— Джои?
На этот раз это не аффект. Это раненое невысказанное признание, которое я слышал от нее раньше. Майкл не упоминается.
На этот раз она меня слышит. На этот раз она знает, что значит «до свидания».
На этот раз она знает, что это навсегда.
Колебания. Разбитое сердце.
— Джои?
Я кладу трубку и смотрю на свою руку, сжимающую устройство.
— До свидания, мама.
***
— Что я сделал не так?
Если вам интересно, это самый очевидный вариант. Самый очевидный, а также самый распространенный.
Конечно, есть много других вопросов… их сотни. Но это то, что является вам снова и снова, обычно в самые неожиданные моменты. Это как какой-то шутливый засранец, льющий тебе на спину холодную ледяную воду, когда ты, наконец, расслабляешься и перестаешь ее опасаться.
Иногда приходит двоюродный брат по имени: «Что со мной не так?» Это становится некрасиво, особенно если вы пьете. Но в большинстве случаев вы можете просто повернуть его обратно к большому, как косяк рыб, преследующий …