новому ремеслу. Силл был не очень приятным местом, но будучи с Джейсом нам удалось немного повеселиться. Но это было ничто по сравнению с очередным утешительным призом, который мы получили, — за пару недель до выпуска пришли заказы для Вьетнама.
После пятнадцатидневного отпуска, навещая родных, попивая пиво с нашими старыми приятелями и ударяя за парой наших старых подружек, мы совершили долгий перелет в Первый корпус, Республика Вьетнам. После некоторой возни с личными рвотными массами нам обоим удалось получить назначение в батарею второго батальона, одиннадцатой артиллерийской бригады. Был ноябрь 1969 года, и Никсон уже начал сокращать численность войск, поскольку набирала обороты стратегия передачи войны войскам Южного Вьетнама. Какая это была шутка!
В первые пять-шесть месяцев мы не видели большого движения. Мы отстрелялись во многих миссия с баз огневой поддержки по всему Первому корпусу, но только пару раз стреляли по нам. До этого момента самым ярким моментом нашего тура было проведение отдыха в Бангкоке, Таиланд. После пятнадцати дней со шлюхами и самогоном мы с Джейсом вернулись в нашу часть измученные, надеясь отдохнуть.
Новость о том, что наше подразделение, пока нас не было, было присоединено к третьей бригаде сто первой воздушно-десантной не вызвала особых комментариев. Но через пару дней, когда наша батарея была переброшена по воздуху на голый холм посреди самого глубокого и темного леса, который я когда-либо видел, с тех пор как приехал во Вьетнам, у меня появилось плохое предчувствие. Через четыре месяца я вернулся домой на носилках, а Джейс — в мешке для трупов.
От полученной травмы я был изрядно покалечен физически и морально. Я провел несколько недель в больнице и пару месяцев в реабилитационном центре. Также некоторое время я провел с психиатром, пытаясь разобраться во всем, что произошло. После того как меня снова признали годным к службе, меня направили обратно в Форт-Силл в учебную бригаду в качестве помощника инструктора. Мне больше не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому я записался на несколько занятий в местном колледже и проводил свободное от работы время, погруженный в составление заданий.
Проведя там год, я подал заявление на досрочное увольнение, чтобы вернуться в колледж. По мере того как операция во Вьетнаме сворачивалась, уменьшалась и численность армии. Я подал заявление и был принят на инженерную техническую программу в ближайшем университете. Армия одобрила мое прошение, и я был уволен на пять месяцев раньше срока, отслужив в сумме два года и семь месяцев.
Я вернулся к маме и папе и подал заявление на получение ветеранских пособий. Живя дома, я мало нуждался. Во Вьетнаме я скопил большую сумму денег, а пособия на образование и доход от работы на полставки покрывали все мои расходы.
Оглядываясь назад, я был типичным или, может быть, стереотипным контуженным, раненым ветераном Вьетнама. Отношение общества к войне и тем из нас, кто сражался на ней, в сочетании с моими ранениями и тем, что я видел и делал, превратили меня в ожесточенного, замкнутого отшельника.
Я отпустил волосы и отрастил бороду. Большую часть времени я таскался в толстовках с капюшоном или своей старой потрепанной армейской полевой куртке. Потрепанные джинсы и поношенные кроссовки довершали мой гардероб.
Я ходил в колледж, на работу и домой. Я знаю, что мама, папа и моя сестра Терри беспокоились обо мне, но просто больше не чувствовал себя социально вовлеченным. Я по-прежнему посещал психотерапевта примерно раз в месяц, но это мне не очень помогало. Примерно раз в неделю я навещал родителей Джейса, и мы говорили о нем и о том, как хорошо нам было вместе. Они, казалось, наслаждались этим, и это было самое меньшее, что я мог для них сделать.
***
Однажды днем я сидел в учебном зале Международного центра в кампусе. Несколько дней в неделю у меня была пара часов между занятиями, и обычно я проводил это время за учебой или чтением. Я пытался не обращать внимания на шум толпы вокруг меня, когда мою концентрацию нарушил чей-тот голос:
— Не возражаешь, если я здесь посижу?
Я взглянул на человека, стоящего по другую сторону стола, и моргнул несколько раз. Длинные рыжие волосы с идеальным бледным цветом лица, которого могла достичь только настоящая рыжеволосая девушка. Пытливые карие глаза смотрели в мои, терпеливо ожидая ответа. Я нервно облизнул губы, глядя на ее идеально очерченные красные губы и гадая, как они будут ощущаться на моих.
Я погрузился в эту мысль, когда она повторила:
— Ты не возражаешь, если я сяду здесь?
Мой язык заплетается, но мне удаелось выпалить:
— Э-э, нет, давай.
Когда она отодвинула книги и придвинула стул, чтобы сесть, я краем глаза изучал ее. Вероятно, сантиметров на восемнадцать-двадцать ниже моих метра восьмидесяти восьми и выглядела так, будто весит около пятидесяти четырех килограмм и очень хорошо сложена.
Следующие полчаса она была погружена в свои книги, а я притворялся, будто приклеился к своим. Время от времени я ловил себя на том, что смотрю на нее и восхищаюсь ее внешностью. Примерно после пятого или шестого раза я поднял глаза и увидел, что она смотрит на меня.
Она указала на мою полевую куртку и несколько неуверенно спросила:
— Ты ветеран?
Я утвердительно кивнул, а потом она спросила:
— Вьетна?
Я вздрогнул, когда она сказала, поскольку часто, отклик, который я получал, не был приятным. Но я просто сказал: «Да» и оставил все как есть.
Через несколько минут она весело сказала:
— Мой отец — тоже ветеран. Он служил в Корейской войне. Он был морским пехотинцем.
Я немного расслабился и подумал, что, может быть, все будет не так уж плохо.
— Он даже был ранен. — Она произнесла это так, словно то была какая-то тривиальная вещь. «Штатские», — с отвращением подумал я. Но я лишь кивнул ей и объяснил, что прослужил в армии почти три года, но избегал дальнейших упоминаний о Вьетнаме.
Мы начали говорить и говорили до тех пор, пока она не сказала, что ей пора идти на занятия. Она собрала свои книги, попрощалась и вышла. Мне было жаль, что она ушла. Она была первой женщиной, с которой я по-настоящему поговорил после возвращения домой.
***
Через пару дней я сидел почти на том же самом месте, когда услышал знакомый голос:
— Эй, не возражаешь, если я посижу здесь? — На этот раз я ответил немного более связно, чем в первый. Я попытался погрузиться в книгу, но она заговорила со мной так, словно мы были лучшими друзьями.
Через некоторое время она замолчала и, слегка покраснев, сказала:
— Я только что поняла, что болтаю без умолку и даже не знаю твоего имени?
Несколько смущенно Я протянул руку и сказал:
— Я — Фил, Фил Робинсон.
Она рассмеялась и сказала:
— Салли Бакстер. Рада познакомиться.
Оказалось, что каждый понедельник, среду и пятницу у нас обоих были длинные перерывы между занятиями. В течение следующих двух недель мы проводили вместе большую часть нашего перерыва. Я услышал почти всю историю ее жизни, о маме, папе, старших сестрах, друзьях, карьере и школьных планах. Помимо красоты, она была общительной, коммуникабельной и привлекательной. Ее личность очень напоминала мне личность Джейса.
Я поймал себя на том, что рассказываю ей о своей семье и занятиях, но больше ни о чем. Я уклонялся от любых вопросов об армии. Честно говоря, я предпочитал слушать ее. Она могла бы читать мне телефонную книгу, и я бы все равно слушал. Я был полностью увлечен ею. Каким-то образом ей удалось выманить меня, заставить снова интересоваться чем-то, кроме института.
После нашей второй встречи я обнаружил, что по утрам бреюсь впервые за несколько недель. После третьего или четвертого раза я даже пошел подстричься и стал одеваться чуть менее небрежно. Мама сразу заметила во мне перемену и принялась …