— Я так понимаю, — протянул муж, — что это твой Артамоныч. Это твой директор. Я не ошибся, дорогая?
— Меня зовут Василий Артемович, — отозвалось чудовище, — и мы с Ингой Владимировной составляли квартальный отчет. И вы, Владислав, простите не помню отчества, все не так поняли.
Влад согнулся пополам в приступе безудержного хохота. Отсмеявшись всласть, он подошел к креслу, на котором лежала одежда директора. Все еще похохатывая, открыл окно и нарочито медленно шмотку за шмоткой все выбросил на улицу с девятого этажа.
— Ты следующий, — честно предупредил он толстяка, — квартальный отчет, говорите. Ну-ну.
Артамоныч не стал ждать исполнения каскадерской угрозы и рванул по коридору к выходу, светя молочными ягодицами.
У подъезда как раз находилась толпа не слишком трезвых подростков, бренчащих по очереди на раздолбанной гитаре. Вот они повеселятся.
— Дорогой, — Инга стояла у кухонного окна, нервно ломая пальцы, — я прошу тебя понять меня правильно. Василий Артемович, все-таки, мой директор. Уже довольно продолжительное время он пытался склонить меня к связи.
Влад поморщился. Инга всегда любила длинные и загадочные фразы.
— Хорошо, — тут же поняла она его недовольство, — я буду лаконичной. Вчера он предложил мне подать заявление об уходе, если я не приму его грязное предложение. Что мне оставалось делать? Тебя рядом не было.
Влада опять пробило на смех. Была у него такая черта — в периоды нервного напряжения он всегда смеялся. Однажды, лет шесть назад, еще до знакомства с женой, он чуть не погиб на съемках. Оборвался страховочный трос, и он летел с горы, оглашая окрестности здоровым хохотом.
— Я был раньше, дорогая, — напомнил он ей, еле удерживаясь от улыбки, — еще когда тебя «склоняли» и «предлагали». Ты мне сказать не могла? Я бы разобрался.
— Дзаровский, — Инга, казалось, была потрясена, — как я могла тебе об этом сказать? Ты думал только о своей работе, на меня у тебя никогда не хватало времени. А ведь я отдала тебе лучшие годы своей жизни. Я постарела рядом с тобой, я превратилась в твою тень.
И вот тут Влад не выдержал окончательно, фыркнув смехом в полированную поверхность стола. Это была речь главной героини из сценария предпоследнего фильма, который они оба читали взахлеб. После этого должна была последовать сцена бурного примирения сторон и сногсшибательный секс. Но каскадер не спешил вставать со стула, несмотря на то, что Инга настойчиво сверкала глазами.
— Кушать будешь? — жалобно спросила жена.
— Такси в аэропорт вызови, — ответил он ей, — я поеду на работу, а ты и дальше добивайся продвижения и повышения зарплаты.
Немая сцена. Театральная пауза. Держим ее изо всех сил. Инга беспомощно приоткрыла рот. Она была твердо уверена, что Влад среагирует правильно на ее эмоциональную речь. Но сценарист где-то дал маху, и каскадер не спешил заключать свою очаровательную спутницу жизни в крепкие мужские объятия. Вместо этого он поливал ее тоннами ледяного презрения. Влад Дзаровский не питается объедками.
— Самолет только утром, — с затаенной надеждой сказала Инга.
Ну, что ж, так тому и быть. Чешите перья, дамочки, Влад Дзаровский выходит на ночную охоту.
— Двоих, да, — говорил он в трубку телефона, — блондинку и брюнетку. До шести утра. Апартаменты ваши.
Инга стояла у окна, схватившись за ворот коротенького халата. Она смотрела на своего красавца мужа.
Черт знает, зачем она легла с этим противным Артамонычем. Наверное, потому, что ее муж никогда не станет первым. Его имя в титрах всегда шло самой последней строкой. Его всегда гримируют, он частенько не похож на самого себя. А ей так хотелось первого.
Влад вышел из квартиры, оставив сумку с носками в прихожей.
— К чертям, — перезвонил он в фирму досуга, — снимайте заказ.
Коньяк, и в аэропорт. Дзаровский загрузил свое тело в такси и с чувством исполненного долга спокойно уснул.
В самолет каскадер заходил уже в совершенно бессознательном состоянии, успев только набрать номер:
— Верочка, забери меня, пожалуйста.
Семь часов сна в тесном кресле никак не прибавили сил, и белобрысая стажерка только тихо крякнула, когда ей на плечи рухнула стокиллограммовая мужская туша. Тело пахло коньяком и непрестанно материлось на незнакомом языке.