«Горбунов, падла, где ты бродишь?» — ругался он про себя, выслушивая очередное: «Абонент вне зоны доступа сети».
Верочке не спалось. Она сидела перед зеркалом и смотрела на свое отражение.
«Вот, что он в ней нашел? Вот, чего у меня не хватает? Она же крашеная, а я натуральная. И глаза у меня больше. И размер она себе накачала, а у меня все свое. И вообще»
Трубку телефона актриса взяла, даже не взглянув на высветившийся номер.
— Вера, — Дзаровский то ли был пьян, то ли что-то ел. Понять его было сложно, — приезжай ко мне прямо сейчас.
— Владислав ой Казимирович, так поздно уже, — бормотала девушка, соображая за сколько времени она успеет собраться и доехать на другой конец города, — давайте завтра.
— Я до завтра не доживу. В аптеку заедь. Купи бинты и перекись. И ведро водки.
Спасибо Небесам, круглосуточным аптекам и шустрым таксомоторам. Через час Вера влетала в квартиру Влада, причитая, как заправская плакальщица.
— Замолчи, — попросил ее Дзаровский, — у меня голова раскалывается.
Первые полбутылки водки он выпил почти одним глотком, чем поверг Верочку в тихий ужас. Вторые приканчивал, когда она обрабатывала разбитое лицо. Девушка кусала губы, стараясь на расплакаться, но подлые слезинки, нет-нет, да и скатывались на свежие раны.
— Ой, — морщился каскадер, — можешь ты не плакать хоть минутку. И так все болит.
— Не могу, — выкрикнула Верочка, — Владислав Казимирович, можно я поплАчу, а потом продолжу?
— Хорошо, — обреченно согласился Влад.
И актриса села напротив в кресло, дав слезным потокам полную волю.
— По лицу, суки, били, — ни к кому особо не обращаясь говорил он осторожно открывая разбитые губы, — вот куда я сейчас с такой харей? Кто меня возьмет? Сейчас месяца два заживать будет. Хорошо хоть до конца ее не послушались, иначе уже на люстре сейчас висел бы. Вот ведь, dziwka. Вот ты скажи мне, чего вам, бабам, не хватает? Одна с Артамонычем загуляла, вторая Вообще, клиника. И зарабатываю неплохо, вроде. И сам не урод, и с этим делом все в порядке. Нет, обязательно надо придумать что-то отменно мерзкое. Либо с каким-то чудовищем трахнуться, либо меня заставить на потеху толпы трахаться.
Свою пронзительную речь Дзаровский адресовал всем женщинам мира в лице самой ее невинной части — стажерки Трубиной, у которой он стал первым и пока единственным.
— Отплакалась? — наконец, заметил он ее. — Тогда давай, продолжай.
Верочка стиснула зубы и взялась за дело.
— Н-да, — поляк посмотрел на себя в зеркало, — мне бы сейчас не Марса играть, а циклопа отвратительной наружности.
Девушка тихонько пробиралась к выходу, стараясь особо не шуметь, чтобы голова любимого не разболелась еще больше. Почему-то она чувствовала себя виноватой в произошедшем.
— Ты куда? — удивился он.
— Домой.
— С ума сошла что ли? А вдруг мне ночью плохо станет? Нет уж, давай спать ложиться. Кровать у меня только одна, ляжешь рядом. Не вздумай прижиматься, у меня переломаны все ребра.
Ослушаться она, само собой, не посмела и устроилась на самом краешке. С которого, конечно же, свалилась буквально через полчаса, больно ударившись копчиком.
— Ой, — только и пискнула девушка.
«Господи», — подумал поляк, которому боль мешала заснуть.