— Верочка, — обратился он к актрисе, — ну, помоги ему. Женщина ты, в конце концов, или где? Договорились? Попробуйте сами, без сценария. Может, что и получится. Камера, мотор.
Сцена № 280, дубль двадцатый.
Девушка собрала все свои неопытные силы в кулачок, отважно зажмурилась и прижалась к его губам. Через минуту Дзаровский впустил ее язык внутрь, обхватил затылок своей рукой, прижимая ближе к себе. Она гладила его тело, целовала шею, играла с мочкой уха, чувствуя бедром, что ее усилия не проходят даром. С тихим стоном он перевернул ее на спину.
— Молодцы, ребята, — вскрикнул режиссер, — оператор, камеру ближе.
Но его уже никто не слушал. Горбунов завистливо крякнул. Верочка едва не потеряла сознание, когда каскадерский язык прикоснулся к ее соскам, и прочертил влажную дорожку от груди до живота. Там, где касались его губы, тело горело огнем. Она чувствовала, как внизу живота начинает разгораться пожар, который то тушили, то зажигали последние несколько дней. Влад взглянул ей в глаза:
— Готова?
Она молча кивнула в ответ, сама раздвигая бедра. Они почти не отходили от сценария. Он аккуратно устроился между ее ног, она обхватила его бедра, на уровне природных инстинктов подаваясь навстречу и чувствуя, как его желание входит внутрь ее.
— Матка Боска, — Влад поднялся на руках, когда она закусила губы, чтобы не закричать и вцепилась ногтями ему в плечи, — ты что, в первый раз?
Он остановился, режиссер чуть не взвыл:
— Ну что опять такое?
— У нас проблемы, — отозвался Дзаровский, — у Верочки месячные.
— Тьфу, идиотка, — сплюнул Петр Сергеевич, — стоп камера. Ну, хоть Арнольдовне материал будет.
Влад сидел на кровати в Верочкином номере и пристально смотрел на нее. Девушка страшно нервничала. Она постоянно хлюпала носом, двигала бровями и все время пыталась за что-то оправдаться.
— Зачем ты это сделала? — наконец, спросил он ее. — Чего ты хотела добиться? Это просто работа. Это — съемки, понимаешь?
И тут она разрыдалась окончательно, уткнувшись носом в колени.
— О, Господи, — Дзаровский закатил глаза.
— Я хотела — пыталась объяснить она, — я еще раньше хотела, но вы никак не репетировали. А потом к вам жена приехала и вы помирились. Я все слышала. А я все это время хотела вам сказать
Влад подошел к креслу, на котором она сидела, присел на корточки, взял в ладони ее лицо.
— Инга уже уехала и будет заниматься разводом. А что ты мне сказать хотела?
— Что я что я что я люблю вас, Владислав Казимирови-и-и-ч. С самой первой нашей репетици-и-и-и. А вы на меня даже внимания не обращали. Верочка-то, Верочка-се.
— Дурочка, — он прижал к себе ее голову и почувствовал, как слезный водопад промочил рубашку на плече, — пойдем.
Он мягко поднял ее с кресла.
— Куда? — она в очередной раз хлюпнула носом, и заморгала мокрыми ресницами.
— На кровать, куда же еще? — он казался удивленным ее непонятливостью. — Надо же с тобой закончить. Не могу же я ломать тебя тридцать дублей подряд на глазах у всех. Это будет жестоко даже для меня.
Она стояла перед ним, как подсвеченная изнутри своей радостью. Маленькая, хрупкая, вздрагивающая от каждого его прикосновения. Отдающая себя без остатка так, как может отдаваться женщина своему первому мужчине. Первому и любимому, вдобавок.
Когда Верочка, которой уже не надо было сдерживаться, закричала от боли и радости одновременно, Дзаровский вдруг подумал:
«Спасибо, Вася из Крыжопля. Ты, действительно, написал шедевр».