– Ну, а теперь, — прощебетала Эльза, — пойдем вниз, я тебе покажу наше хозяйство и ты. примешь с дороги душ.
Мы осторожно спустились вниз и вышли в сад — старый, но не запущенный, а напротив, аккуратно ухоженный. Плодовые деревья, в основном яблони и вишни, перемежались с мощными кустами смородины и крыжовника, с грядками земляники. Бетонированная дорожка увела нас по диагонали в дальний угол участка, где расположились хозяйственные постройки — сарай и рядом еще что-то вроде амбарчика, душевая, баня с котельной и туалет. Эльза дипломатично меня покинула, уйдя за полотенцем.
Я с наслаждением начал знакомство с тыловыми объектами с туалета. Добротный деревянный «скворечник» из гладкоструганной доски нe имел ни единой щели, и все в нем оказалось сделанным на совесть. Даже рулон отличной розовой туалетном бумаги вдохновлял. Здесь же на стенке расположились рукомойник, полотенце и мыльница.
Выйдя на свободу, я облегченно вздохнул. Как-никак, часа три я был лишен этих маленьких благ. По чистому бетону дорожки уже бежала Эльза, размахивая веселым полотенцем и тапочками. Она успела переодеться и красовалась теперь в коротеньком ситцевом сарафанчике с очень смелым выкотом.
Я не мешкая вошел в душевую, которая оказалась созданной столь же добротно, как и туалет. Вода, несмотря на отсутствие подогрева, была по-летнему прогретой и приятно освежала тело. В дверную щелку я видел, как Эльза, ожидая меня, присела на корточки у куста крыжовника и, осторожно продираясь сквозь колючки, лакомится ягодами, не забывая самые крупные откладывать в карман халатика.
Прелестные груди ее практически вывалились из халатика и я мог их видеть в подробностях. Я уже предвкушал, как отведаю эту аппетитную прибалтку и поэтому член мой затрепетал в руках.
Моя похоть, видимо, передалась ей телепатически, мое разгоряченное биоподе сомкнулось о ее жаждущим полем и она, внезапно покраснев, чему-то мило улыбнулась, продолжая собирать ягоды. Но вот она застыла с улыбкой на устах, и крупной зеленовато-розовой ягодой в сочных вишневых губах. Соски ее выкатившихся из декольте грудей аппетитно вздыбились.
Мне захотелось выскочить из душевой и накинуться на Эльзу, но я сдержал себя, отложив наслаждение до лучших времен, интуитивно понимая, что это только прелюдия к тому, что еще будет. Однако одну вольность я себе все же позволил. Я обмотал бедра полотенцем и, держа брюки, рубашку, майку и трусы под мышкой, вышел на свет божий,
– Какой ты мокрый!,. — воскликнула, подбегая Эльза. Она угостила меня той самой крупной ягодой, которую до того бережно держали ее губки, и повела опять в мансарду.
– У тебя есть во что переодеться? — спросила она. — Отдай мне несвежие вещи, я их простираю.
Натурально смущаясь, я протянул ей сверток одежек и, когда она побежала с ним на первый этаж, увидел свой заботливо поднятый ею в мою комнату чемодан, открыл его и одел свежие трусики и пижаму.
Минут через десять-пятнадцать Эльза вернулась. Я заметил, что она за это время тоже успела привести себя в порядок — приняла душ и опрокинула на распущенные дивной красоты соломенные волосы и на плечи, думаю, не меньше, чем полфлакона неизвестных мне духов, в запахе которых смешались сирень и мята, амбра и хвоя.
– Мишель, ты, вероятно, погибаешь от голода, так сейчас я тебя накормлю….
– А кто же заботится о бабушке?.. — вырвалось у меня. Эльза улыбнулась:
– Пока не вернется дедушка, а это будет не раньше сентября, здесь обитает моя сестренка Хельга. Она. часам к пяти приедет, но сейчас я покормлю и бабулю.
Она застучала каблучками по лестнице и пока готовила нa кухне еду, кормила бабушку и сооружала в столовой небольшое товарищеское застолье, я изучал мансарду.
Как я уже говорил, одна комната представляла собой простую комнатушку с софой, монументальным шкафом, креслом и разной прочей мелочью в виде тумбочек, полочек и старинных семейных дагерротипов на стенах.
Зато другая комната, куда вела с площадки лестницы нe дверь, а просто проем, завешенный таким же малиновым плюшем, какой укрывал софу, оказалась гораздо интереснее.
Это была тоже спальня со старинной двуспальной кроватью мореного дуба, застеленной розовым покрывалом восточной работы с крупными золотистыми хризантемами, вышитыми шелком.
Над кроватью и по боковым стенам висело три картины в тяжелых рамах из позолоченного багета, задернутых специальными шелковыми занавесками цвета кофе с молоком. Я открыл одну из боковых картин, осторожно отведя в сторону шелк занавески, легко скользнувшей на незаметно укрепленной на багете тонкой стальной проволоке.
Сцена, написанная маслом в манере Буше, запечатлела Сатира с Вакханкой — сюжет хотя и старинный, но банальный. Однако то, чем занимались герои полотна, было так далеко от традиционной трактовки темы, которая допускала лишь страстные поцелуи и сильные, но, увы, безрезультатные, как обещания, объятия…
Здесь же мускулистый волосатый Сатир предавался настоящему любовному бою с Вакханкой, распаленной приступом бесстыдной всепоглощающей страсти. Половой акт был изображен столь правдоподобно и подробно, что я остановился, замер, ошеломленный сладким видением. Сатир, зверски осклабясь, всаживал огромный влажный пенис в полудетские девические половые органы Вакханки, которая изогнулась в приступе сладчайшего оргазма.
Ее клитор разбух, как стручек горьчайшего кайенского перца, готовый опалить огнем любви головку члена, когда она выскользнет из сочных, растертых до алости губ ее бесстыдно наслаждающегося влагалища… Вот это зрелище!.. Я ахнул от восторга, задрожал от вожделения, метнулся влево, отдернул занавеску со btopoйбоковой картины.
Там оказалась еще более замысловатая сцена… В восточном гареме на фоне купающихся в бассейне девушек на особом ложе шах овладевает новенькой наложницей. Сцена снова дана живо, крупно и подробно.
Естественно, что я тут же метнулся к центральному полотну, монументально висевшему над гигантской кроватью. Оголив и эту картину, я восхищенно уставился на нее, жадно изучая детали. На нем были намалеваны, в реквизитах французского дворянства XVI-XVII веков, три страстно совокупляющиеся пары.